Я распахнула дверь на крыльцо и выскочила на обжигающиймороз. Дверь за мной захлопнулась, и сразу наступила тишина. Это был как будтосовсем другой мир после духоты и шума нашего общежития. Луна стояла высоко надсопками в огромном черном небе. Над низкими крышами поселка белели под лунойквадратные колонны клуба. Где-то скрипели по наезженному снегу тихие шаги.

Я пошла по тропинке и вдруг услышала плач. Спиной ко мне назаснеженном бревне сидели Степа и Маруся. Они сидели не рядом, а на расстоянии,две совсем маленькие фигурки под луной, а от них чуть покачивались длинныетени. Маруся всхлипывала, плечи Степы тряслись. Мне нужно было пройти мимо них,другого пути к магазину не было.

– Не плачь, – сказал Степа сквозь слезы. – Нуче ты плачешь? Я ей писал о тебе, она о тебе знала.

– И ты не плачь. Не плачь, Степушка, – причиталаМаруся, – успеешь доехать. Время зимнее, не убивайся.

А я не помню своей мамы, вернее, почти не помню. Помнютолько, как она отшлепала меня за что-то. Не больно было, но обидно. Когда двагода назад умерла наша тетя, я очень сильно горевала и плакала. Тетю я помнюотлично, тетя для нас с сестрой была, как мама. А где сейчас наш отец? Где онбродит, как работает? Кто-то видел его в Казахстане. Как его разыскать? Егонеобходимо разыскать, думала я, мало ли что, авария или болезнь.

Я шла быстро: я знала кратчайшую дорогу через всю путаницупереулков, улиц и тупиков – и вскоре вышла на площадь.

Огромная белая горбатая площадь лежала передо мной.Когда-нибудь, и, может быть, скоро, эта площадь станет ровной, и ветер будетзавивать снег на ее асфальте, красивые высокие дома окружат ее, а в центребудет стоять большой гранитный памятник Ильичу, а пока что эта площадь не имеетназвания, она горбата, как край земли, и пустынна.

Только где-то далеко маячили фигурки людей, а на другойстороне светились окна продуктового магазина и закусочной. Я почти бежала потракторной колее, мне хотелось скорее пересечь площадь. В центре, где из снегаторчало несколько саженцев и фигура пионера-горниста из серого цемента, яостановилась и посмотрела на гряду сопок. Отсюда можно видеть Муравьевскую падьи огоньки машин, спускающихся по шоссе к поселку.

На этот раз по шоссе вниз двигалась целая вереница огней,какой-то, видимо дальний, караван шел к нашему поселку. Я люблю смотреть, какоттуда, из мерцающей темноты гор, спускаются к нам огоньки машин. А в непогоду,в метель, когда сопки сливаются с небом, они появляются оттуда, как самолеты.

На краю площади из снега торчат почернелые столбы. Говорят,что раньше эти столбы подпирали сторожевую вышку. Говорят, что когда-то давно,еще во времена Сталина, на месте нашего поселка был лагерь заключенных. Простотрудно себе представить, что здесь, где мы сейчас работаем, танцуем, ходим вкино, смеемся друг над другом и ревем, когда-то был лагерь заключенных. Ястараюсь не думать о тех временах, уж очень это непонятные для меня времена.

В магазине было много народу: день получки. Все бралипомногу и самое лучшее. Я заняла очередь за маслом и пошла в кондитерский отделпосмотреть, чего бы купить девочкам к чаю, все-таки сегодня получка. И никакихскладчин. Это я их сегодня угощаю на свои деньги. Пусть удивятся.

– Разрешите? – тронула меня за плечо какая-топожилая, лет тридцати пяти, женщина. – Можно посмотреть? Сколько этостоит? Я плохо вижу. А это? А это?

Она совалась то туда, то сюда, водила носом прямо по стеклувитрины. Какая-то странная женщина: в платке, а сверху на платке городскаяшляпка, старенькая, но фасонистая. Она так вокруг меня мельтешила, что я прямовыбрать ничего не могла.

– Хочешь компоту? Ты любишь компот? – спросилаона, нагнувшись, и я увидела, что она держит за руку маленького закутанного толи мальчика, то ли девочку, только нос торчит да красные щеки.

– Ага, – сказал ребенок.

– Дайте нам компоту триста граммов, – обратиласьженщина к продавщице.

Продавщица стала взвешивать компот, пересыпала в совке урюк,сушеные яблочки и чернослив, а женщина нетерпеливо топталась на месте,взглядывала на продавщицу, на весы, на витрину, на меня, на ребенка.

– Сейчас придем домой, Боренька, – приговаривалаона. – Отварим компоту и съедим, да? Сейчас нам тетя отпустит, и мы пойдемдомой… – И улыбнулась какой-то неуверенной близорукой улыбкой.

У меня вдруг защемило все внутри от жалости к этой женщине имальчику, просто так, не знаю почему, наверное, нечего было ее и жалеть, может,она вовсе и не несчастная, а, наоборот, просто мечтает о своей теплой комнате,о том, как будет есть горячий компот вместе с Борей, а Боря скоро вырастет ипойдет в школу, а там – время-то летит – глядишь, и школу кончит… Я раньше непонимала, почему люди с таким значением говорят: «Как время-то летит», –почему это всегда не пустые слова, а всегда в них или грусть, или неукротимыежелания, или бог весть что, а сейчас мне вдруг показалось, что мне открылосьчто-то в этой щемящей жалости к смешной закутанной парочке, мечтающей окомпоте.

Прямо не знаю, что сегодня со мной происходит. Может, этопотому, что у меня сегодня оказалось столько пустого времени: заседаниекомиссии отложили, репетиция только завтра. Эдик еще не приехал. Прямо не знаю,какая-то я стала рева и размазня. Мне вдруг захотелось такого Бореньку, и идтис ним домой, и нести в маленьком кулечке триста граммов компота.

Нагруженная покупками, я вышла из магазина. Мимо шла машина,полная каких-то веселых парней. Я услышала, как в кузове заколотили кулаками покрыше кабины. Машина притормозила, в воздухе мелькнули меховые унты, и передомной вырос улыбающийся – рот до ушей – высокий парень.

– Привет! – сказал он. – Дорогая прима, небоись! Подарочек от восторженных поклонников вашего уважаемого таланта.

И протянул мне – господи! – огромный-преогромный,оранжевый-преоранжевый, самый что ни на есть настоящий, всамделишный апельсин.

С утра я прихватил с собой пару банок тресковой печени:чувствовали мои кишки, чем все это дело кончится.

Пятый склад был у черта на рогах, за лесной биржей, возлезаброшенных причалов. Неприятная местность для глаза, надо сказать. Иной раззабредешь сюда, так прямо выть хочется: ни души, ни человека, ни собаки, толькокучи ржавого железа да косые столбы. Болтали, что намечена модернизация этихпричалов. И впрямь: недалеко от склада сейчас стоял кран с чугунной бабой,четырехкубовый экскаватор и два бульдозера. Но работы, видно, еще не начались,и пока что здесь все было по-прежнему, за исключением этой техники. Пока чтосюда направили нас для расчистки пятого склада от металлолома и мусора.