Море здесь открывается неожиданно, в десяти километрах отТалого. Летом или осенью оно ослепляет своим зеленым светом, неожиданным послегорной дороги. Оно никогда не бывает спокойным, море, в наших краях.Волнующаяся тяжелая масса зеленой воды и грохот, сквозь который доносятся крикиптиц, вечный сильный ветер – это настоящее море, не какая-нибудь там лагуна. Изтакого моря может спокойно вылезти динозавр.

Сейчас моря видно не было. В темноте белел ледяной припай,но его линия гасла гораздо ниже горизонта, и там, в кромешной тьме, все-такислышался глухой шум волн.

Сюда, прямо к порту Талый, подходит веточка теплого течения.Навигация здесь продолжается почти круглый год, правда, с помощью маленькихледоколов.

Вот мы уже въехали в Талый и катим по его главной,собственно говоря, и единственной улице. Оригинальный городишко, ничего нескажешь. С одной стороны трехэтажные дома, с другой – за низкими складамитянется линия причалов, стоят освещенные суда, большие и маленькие. Улица этавечно полным-полна народа.

Публика прогуливается и снует туда-сюда по каким-то своимтаинственным делам. Когда приезжаешь сюда поздно вечером, кажется, что этокакой-нибудь Лисс или Зурбаган, а может быть, даже и Гель-Гью. Я был здесьраньше два раза, и всегда мне казалось, что здесь со мной произойдет что-тоудивительное и неожиданное. Уезжал же я отсюда оба раза с таким чувством,словно что-то прошло мимо меня.

В Талом, кажется, вся улица пропахла апельсинами. В толпе тотут, то там мелькали граждане, с бесстрастным видом лупившие эти роскошные, каксказал Кичекьян, плоды. Видно, терпения у них не хватало донести до дома.

Мы медленно пробирались по заставленной машинами улице.Мальчики в кузове у нас нетерпеливо приплясывали. С Юрой прямо неизвестно чтотворилось. Подозреваю, что он вообще ни разу раньше не пробовал апельсинчиков.А я внимательно разглядывал прохожих, нет ли среди них Люськи. Гера тожесмотрел. Соперники мы с ним, значит. Вроде бы какие-нибудь испанцы, не хватаеттолько плащей и шпаг.

Возле детсада разгружалась машина. В детсад вносилиоклеенные яркими бумажками ящики, в которых рядком один к одному лежали этисамые. Все нянечки, в халатах, стояли на крыльце и, скрестив руки на груди,торжественно следили за этой процедурой. Окна в детсаде были темные; ребятня,которая на круглосуточном режиме, спокойно дрыхла, не подозревая, что их ждетзавтра.

Улица была ярко освещена, как будто в праздник. Впрочем, вТалом всегда светло, потому что с одной стороны улицы стоят суда, а там круглыесутки идет работа и светятся яркие лампы.

– Мальчики, равнение направо! – крикнул я. –Вот он!

Над крышей какого-то склада виднелись надстройки и мачты, аиз-за угла высовывался нос виновника торжества, скромного парохода «Кильдин».

– Ура! – закричали наши ребята. – Даздравствует это судно!

Моряки с «Зюйда» иронически усмехнулись. К продмагу мыподъехали в самый подходящий момент. Как раз в тот момент, когда при помощимилиции он закрывался на законный ночной перерыв. Публика возле магазинашумела, но не очень сильно. Видно, большинство уже удовлетворило свои разумныепотребности в цитрусовых.

На Юру просто страшно было смотреть. Он весь побелел ивпился лапами мне в плечо.

– Спокойно, Юра. Не делай из еды культа, – сказаля ему. Я слышал, так говорил Сергей Орлов – остроумный парень. –Подумаешь, – успокаивал я Юру, – какие-то жалкие апельсины. Вотарбузы – это да! Ты кушал когда-нибудь арбузы, Юра?

– Я пробовал арбузы, – сказал какой-то детина изморяков.

В общем, мы приуныли.

Открылись двери кабины, и с двух сторон над кузовомзамотались головы Чудакова и Евдощука.

– Прокатились, да? – сказал Чудаков.

– Прокатились, – подвел итог Евдощук и кое-что ещедобавил.

– Паника на борту? – удивился я. – По местамстоять, слушай команду. Курс туда, – показал я рукой, – столоваяресторанного типа «Маяк»!

– Гений ты, Виктор! – крикнул Чудаков.

– …..! – крикнул Евдощук.

И оба они сразу юркнули в кабину.

Взревел мотор.

Я угадал: столовая ресторанного типа «Маяк» торговалаапельсинами навынос. Длинное одноэтажное здание окружала довольно подвижнаяочередь. Кто-то шпарил на гармошке, на вытоптанном снегу отбивали ботами дробьнесколько девчат. Понятно, это не Люся. Люся не станет плясать перед столовой,она у нас не из этаких. Но может быть, она где-нибудь здесь?

Торговля шла где-то за зданием, продавщицы и весов не быловидно, но, когда мы подъехали к хвосту очереди, из-за угла выскочил парень сдвумя пакетами апельсинов и на рысях помчался к парадному входу – обмывать,значит, это дело.

Мы попрыгали из машины и удлинили очередь еще метров нашесть-семь. Ну, братцы, тут был чистый фестиваль песни и пляски!

– «А путь наш далек и долог…» – голосили какие-торебята с теодолитами. Шпарила гармошка. Девчата плясали с синими от луны имороза каменными лицами. Галдеж стоял страшный. Шоферы то и дело выбегали изочереди прогревать моторы. Понятно, там и сям играли в «муху». Какие-то умникигоняли в футбол сразу тремя консервными банками. Лаяли собаки нанайцев.Нанайцы, действительно умные люди, разводили костер. Там уже пошел хороводвокруг костра и вокруг задумчивых нанайцев. Подъехали интеллектуалы. Катя давайплясать, и Колька Калчанов туда же.

– Заведи, Сережа, свою шарманку, – попросил я.

На груди у товарища Орлова висел полупроводниковый приемник.Какой-то пьянчуга бродил вдоль очереди и скрипел зубами, словно калитка наветру. Иногда он останавливался, покачивался в своем длинном, до земли, драномтулупе, смотрел на нас мохнатыми глазами и рычал:

– Рюрики, поднесите старичку!

Сергей пустил свою музыку. Сначала это было шипение, шорох,писк морзянки (люблю я эту музыку), потом пробормотали что-то японцы, и сильныймужской голос запел «Ду ю…» и так далее. Он пел то быстро, то медленно, тозамолкал, а потом снова сладкозвучно мычал «Ду ю…» и так далее.

– «Ду ю…» – протянул Сергей и отвернулся, поднял головук луне.

А Катя с Колей отплясывали рядом, не поймешь, то ли подгармошку, то ли под этого «Ду ю…». Что-то у них, кажется, произошло.

– Что-то Катрин расплясалась с Калчановым, –шепнул мне Базаревич, – что-то мне это не нравится, Вить. Что-тоКичекьяныч-то наш…