– Мы уже почти пришли. Видишь?

– Вижу.

Они снова повернули. Заросли заканчивались примерно в двадцати ярдах перед ними. Грохот бурного потока оглушал.

– Останься за деревьями.

– Хорошо.

Гарри ненавидел исполнять приказы, предпочитая их отдавать, и потому на войне, как правило, действовал в одиночку, но сейчас заставил себя подчиниться. Он видел, как Пен подошла к краю широкого пруда. Слева в него устремлялась вода.

– Привет, мама!

Гарри бросил взгляд на самый верх водопада, и у него все внутри похолодело от ужаса. Там сидела Гарриет. На влажном и скользком камне. И махала рукой Пен.

Пен помахала ей в ответ и крикнула:

– Это ты сейчас кричала?

– Да, я поскользнулась, – со смехом ответила Гарриет. – И чуть не упала.

Боже, как Гарриет может быть такой легкомысленной? Даже сейчас, сидя на камне, она была в двух шагах от беды. Одно неверное движение – и упадет, разобьет голову, сломает руку или…

– Слезай оттуда, – крикнула Пен. – Тут со мной кое-кто, с кем я хотела бы тебя познакомить.

Гарри затаил дыхание, Гарриет встала и побежала по скользким камням. Она снова поскользнулась, и его сердце застыло от ужаса. А когда она все же удержалась, Гарри испытал такое облегчение, что едва устоял на ногах.

«Что это со мной? Обычно нервы не подводили меня».

Когда наконец Гарриет спустилась и встала рядом с Пен, Гарри вышел из-за деревьев. Мать и дочь повернулись к нему…

«Боже, у девочки глаза Пен. Вот почему она показалась мне такой знакомой, когда я увидел ее у реки».

– Вы ведь прибыли к нам на Аяксе, сэр?

На ней была все та же шляпка, скрывавшая волосы. Гарри пожалел, что покрасил свои.

Он кивнул:

– Да.

Гарри посмотрел на Пен. Что ему сказать?

– Зайдем в дом, Гарриет, – предложила Пен. – Мне… – Она оборвала себя на полуслове, взглянув на Гарри. – Нам нужно сообщить тебе что-то очень важное.

Гарриет нахмурилась, пожала плечами и пошла по тропинке впереди них.

«Это моя дочь. Моя и Пен».

Следуя за Гарриет и Пен вниз по холму, Гарри переживал изумление, гордость и… тревогу. А еще досаду. Девять лет жизни Гарриет прошли без него.

«У нее стремление к самостоятельности и сила воли. Это от Пен. И глаза Пен. Но что-то же должно быть в ней и от меня. Что-то, кроме серебристой прядки».

По крайней мере, прядка служила явным свидетельством его отцовства. Гарри не пришлось мучиться вопросом, его ли это дочь. Он улыбнулся. Пен убила бы его, посмей он только затронуть эту тему.

Гарри вошел в домик, закрыв за собой дверь, и сразу же куда-то исчезли и яркий свет, и громкое пение птиц.

Он огляделся по сторонам. Они находились в очень скромно обставленной комнате. Справа лестница вела наверх, скорее всего, на чердак. В гостиной был камин, деревянный стол, несколько простых плетеных стульев. Гарриет отошла к камину.

Внезапно в комнате повисла непонятная напряженность. Даже дышать, и то было трудно.

– Что случилось, мама? – Глаза Гарриет скользнули по волосам Гарри – он снял шляпу, войдя в дом, – и вновь застыли на матери.

Какое-то мгновение Пен колебалась, а затем решительно шагнула к своей – к их – дочери.

Однако Гарриет отстранилась и встала за спинкой стула.

Пен замерла на месте, ей было неприятно ощущать незримую границу между собой и дочерью.

– Это – граф Дэрроу, Гарриет. – Пен бросила взгляд в сторону Гарри. – Твой отец.

Гарриет не закричала от радости и не бросилась на шею своему новообретенному отцу. Она внимательно разглядывала волосы Гарри, а затем перевела взгляд на мать.

– Нет, это не мой отец. У него нет серебристой прядки.

– Я покрасил волосы, – сказал Гарри.

Гарриет повернулась к нему и окинула его недоверчивым взглядом.

– Я так иногда делаю, когда не хочу лишний раз бросаться в глаза.

Гарриет насупилась.

– А почему вы не хотите бросаться в глаза?

– Потому что во время войны я собирал важные сведения для короля. И мне часто приходилось выдавать себя за француза или за испанца, чтобы не оказаться схваченным солдатами неприятеля. Серебристая прядка в волосах могла бы меня выдать.

– Вы были шпионом?

– В некотором смысле.

Гарриет кивнула, и в глазах ее промелькнула едва заметная улыбка, блеснула надежда.

– Значит, мама написала вам? – Она взглянула на Пен. – Ты написала ему? Он приехал сюда ради меня?

– Гарриет… – Пен оглянулась на Гарри.

Ему захотелось – очень захотелось – солгать, но он понимал даже без встревоженного взгляда Пен, что его ложь может обернуться роковой ошибкой.

И даже если бы он солгал, Пен, конечно, тут же сказала бы правду.

– Мне бы очень хотелось, Гарриет, чтобы так и было, но правда в том, что я не знал о твоем существовании. Когда я увидел тебя у реки, я подумал, что ты дочь моего брата. И только поговорив с твоей матерью, я понял: ты моя дочь.

Разочарование на лице Гарриет резкой болью пронзило его сердце, и Гарри поспешил добавить:

– Если бы я знал о тебе, я тут же приехал бы.

Улыбка осветила лицо Гарриет. И Гарри почувствовал себя безумно счастливым. Какой же он умница! Он…

О черт! Теперь Гарриет сердито воззрилась на мать. Да, он ляпнул это некстати.

– Вот видишь? Ты должна была ему рассказать обо мне.

Пен тяжело вздохнула. Внезапно она почувствовала жуткую усталость и беспомощность.

– Я ведь тебе все уже объяснила, Гарриет. Я не знала адреса, когда твой отец находился в Европе.

О том, что она не умела писать, Пен умолчала.

Она взглянула на Гарри, надеясь на поддержку.

О, он поддержит Пен, поможет ей, ведь именно из-за него она оказалась в этой неловкой ситуации.

– Твоя мать говорит правду, Гарриет. Письмо, скорее всего, не дошло бы до меня. А если бы оно каким-то чудом все-таки нашло меня, мне захотелось бы как можно скорее вернуться домой, но обстоятельства мне бы не позволили. Мое командование полагалось на меня, а путь до Англии из Европы мог оказаться для меня долгим и сложным.

Гарриет задумалась.

– Но ты вернулся домой несколько месяцев назад. И ты теперь граф. Ты можешь делать все, что захочешь.

На самом деле это было не совсем так, но в целом Гарриет была права. Он мог бы приехать и раньше, если бы Пен потрудилась сообщить ему, что у него растет дочь.