Сообщила бы ему Пен, что у них есть дочь, если бы он сам не узнал?

Трудно сказать, с Пен никогда ничего нельзя утверждать наверняка.

«А хватило бы мне ума самому догадаться?»

Пен не скрывала того, что она мать. А у него с арифметикой все было в порядке.

Но тут у Гарри закралась еще одна неприятная мысль.

– А Гарриет случайно не считает себя дочерью Уолтера?

Пен отрицательно покачала головой.

– Нет. Я сказала ей правду… В конце концов, до сегодняшнего утра она полагала, что ее отец был добрым и достойным крестьянином, отправившимся сражаться с Наполеоном. – Пен поморщилась. – Сейчас она на меня злится.

Пен заморгала и шмыгнула носом. Слезинка скатилась по щеке.

– Пен… – Гарри протянул к ней руку.

Она отвела его руку, показывая, что не нуждается в его сочувствии.

– Прости. День выдался ужасный.

Одно из качеств, всегда восхищавших его в Пен – и не только восхищавших, но и возбуждавших, – было ее твердое и бескомпромиссное стремление к независимости. Однако сейчас, решил Гарри, от нее требуется благоразумие. Именно от этого зависит судьба ребенка.

Его дочери.

– Ты позволишь мне поговорить с Гарриет?

«У меня есть ребенок. Дочь».

Ему страшно хотелось увидеть Гарриет снова, уже зная, что она его дочь.

«Я должен для нее что-то сделать, но что? Высылать Пен деньги на ее содержание?..»

Этого мало.

«На территории поместья есть небольшой домик… Гарриет может жить там с Пен. Им не придется мыкаться в приюте, или как он там называется? Я о них позабочусь».

Пен ответила не сразу.

Гарри вправе требовать, чтобы она разрешила ему повидаться с Гарриет.

Пен вздохнула:

– Хорошо. Я ведь все равно не смогу тебе помешать, я знаю. Да и сама Гарриет захочет с тобой встретиться, – улыбнулась она. Невесело, как показалось Гарри. – Гарриет ведь очень на тебя похожа.

Гарри так и не понял, рада Пен его сходству с дочерью или нет.

Пен и Гарри шли по полям фермера Смита к приюту. Коровы, перестав жевать траву, поворачивали головы в их сторону. Гарри стремился посетить приют, чтобы выполнить поручение герцога и, конечно, повидать Гарриет.

Пен, что греха таить, было приятно идти рядом с Гарри. Они шагали почти в ногу, как в пору, когда ей было семнадцать и они вместе бродили по Дэрроу. Она вспомнила их горячие обнаженные тела и…

«О господи! Надеюсь, щеки у меня не вспыхнули».

Но Пен все же покраснела. Она отвернулась в надежде, что Гарри не заметит румянца смущения, а ветерок остудит лицо.

«Не будь дурочкой. Тебе давно не семнадцать».

Все верно. Пен следует осознать, что им нельзя быть вместе. Ведь он уже не тот Гарри. Ха! Теперь он, черт возьми, граф Дэрроу. Даже когда Гарри был просто вторым сыном графа, их разделяла пропасть, теперь же – вселенная.

Хотя… граф Дэрроу казался ей прежним Гарри. Он возмужал, но все еще очень походил на юношу, в которого она когда-то влюбилась. Ни голос не изменился, ни даже запах. И новый титул не придал Гарри надменности и высокомерия. Говорить с ним, как и прежде, было легко. Она вспомнила, как без труда рассказала ему историю о реакции отца на свою беременность.

«Впрочем, отца Гарри знал. И всегда лучше всех все понимал».

Да, верно. Но он – ее прошлое, а не будущее. Будущим он стать не может.

– Мне очень жаль, Пен.

Да, и ей тоже было очень жаль.

«Он что, читает мои мысли?»

– Жаль чего?

«Того, что родилась Гарриет? Лучше ему этого не говорить».

На самом деле Пен предполагала, что он именно это и скажет. И его слова немедленно погасят нелепую искру влечения к нему, пока она не заполыхает пожаром, которому суждено поглотить ее.

– Того, что ты по моей милости оказалась в таком положении. – Гарри взглянул на нее. – Того, что я тебя соблазнил.

«Значит, он и правда ни о чем не догадался?»

– Ты меня не соблазнял.

– Как это не соблазнял? – рассмеялся Гарри. – Хотя согласен, это было несложно. Ты ведь помнишь? – В его улыбке мелькнуло что-то хищное. – Я прекрасно помню. Боже, Пен, ты была так хороша, обнаженная, в том уединенном тенистом уголке у пруда, с распущенными и ниспадавшими до белоснежных бедер волосами, грудями… – Он осекся.

Пен заметила слишком уж явные физические признаки возбуждения Гарри.

«Пенелопа Барнс, ты что-то совсем распустилась!»

– Я Бога благодарил – хотя благодарить за такое надо не Бога, – что в тот полдень решил пойти искупаться. Мне очень повезло.

– Это было совсем не везение.

Значит, Гарри ни о чем не догадался, удивилась Пен. Впрочем, похоть молодым парням ума не прибавляет.

Гарри нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

– Это не было ни везением, ни промыслом Божьим. В ожидании тебя я купалась там каждый день.

Он внимательно на нее посмотрел.

– В ожидании меня? – Его взгляд засветился таким по-детски невинным удивлением.

«Нет! Любые чувства к графу Дэрроу строго запрещены».

– Да. Я люби…

«Нет, это слово мне произносить нельзя».

– Я думала о тебе с тех пор, как стала засматриваться на мальчишек. И знала, что в конце лета ты должен уехать.

После церковной службы или в лавке Пен слышала разговоры подружек, которые с романтическим восторгом шептались о том, что Гарри отправляется сражаться с Наполеоном. Впрочем, им хотелось увидеть Гарри в мундире. Пен удручал его отъезд. На войне мужчины погибали или возвращались домой калеками. Но даже останься Гарри цел и невредим, в Дэрроу он не вернется. Титул и поместье принадлежат его брату. Гарри уедет искать счастья вдали – в тысячах миль от нее.

Скоро Пен уже не увидет его ни в церкви, ни на деревенских улицах. Гарри больше не появится ни на летней ярмарке, ни на вечеринке вручения рождественских подарков.

А Пен пора замуж. Пока Гарри был в Дэрроу, ей хватало сил пропускать мимо ушей разговоры отца о замужестве. Пен уже исполнилось семнадцать. Отрицать, что пора пришла, она не могла. Оставаться в доме отца Пен тоже совсем не хотелось. Но еще меньше хотелось делить кров и постель с каким-нибудь Феликсом или другим деревенским парнягой. Только Гарри заставлял учащенно биться ее сердце.

– Мне хотелось… – Пен почувствовала, как лицо заливает краска стыда. – Пока ты не уехал, быть поближе к тебе. Где и когда ты купаешься, я знала и пришла заранее.