моему сыну, все остальное на второй план отошло. Вот только где и как устранять эту опасность, я отныне сама решать буду.

Я согласилась побыть глазами Стаса, чтобы он от меня отстал. И чтобы Винни не вообразил себе никаких привилегий с моей стороны. И чтобы я сама смогла, наконец, вернуться к своим записям — более внимательно на сей раз. Хорошо бы к этим аналитикам сразу с выполненным тестовым заданием прийти.

Под таким углом все откровения наблюдателей больше не вызывали у меня никаких сильных ощущений. Наверно, криминалисты на земле так выживают — не седея и не глотая таблетки среди крови и жестокости, а упорно и методично вычленяя их закономерности, чтобы предотвратить последующие вспышки насилия.

В этом состоянии холодной отстраненности меня и застал звонок моего ангела. Я ответила — чтобы купировать его дальнейшую настойчивость.

— Татьяна, ты там поосторожнее у аналитиков, хорошо? — снова выпалил он на одном дыхании, словно учуяв мое настроение. — Лучше вообще ничего не говори, только слушай.

— Я постараюсь не испортить созданное тобой впечатление, — пообещала я. — С тобой сейчас мне тоже лучше только слушать?

— Что случилось? — сухо поинтересовался он.

— Если мне можно не только слушать, — невозмутимо пояснила я, — я хотела бы узнать, почему услышала об аналитиках не от тебя.

— Что мне было рассказывать? — начал оправдываться он, подтверждая все мои предположения. — Они вообще автоматы какие-то и со мной обращались, как с диктофоном — по нажатию кнопки воспроизведи им, что слышал, а в остальном помалкивай. Я так и не успел понять, что им нужно.

— А не интересовались ли они Тенью? — намекнула ему я.

— Да, — помолчав, неохотно признал он. — На пару с тобой. Поэтому я и прошу тебя…

— И именно в этом порядке, я уверена, — перебила я его. — Жаль, что ты не заметил, что некто, подобный Игорю, вызывает у них настоящий живой интерес. Но не беспокойся, дальше я сама этим займусь.

— Татьяна, что ты задумала? — послышалось, наконец, искреннее оживление в его голосе. — Чем ты займешься?

— И отвечая на твой основной вопрос, — продолжила я, — после этого последнего курса можешь спокойно освобождаться. Я думаю, что к тому времени я уже определю наше с Игорем будущее.

— Какое, ко всем темным…? — взревел он, но я уже отключилась.

Пришлось признать, что он опять оказался прав: ничто не способствует душевному равновесию лучше, чем ясно выраженная определенность.

Если бы только все мое понятие о равновесии разделяли.

— О, как же горько мне признанье, — раздался у меня в голове меланхоличный голос, едва я вернулась к своим записям, — что мне другого предпочли…

— Да вы дадите мне, в конце концов, поработать?! — взорвалась я, подскочив от неожиданности на кровати.

Мои записи разлетелись во все стороны.

— А над чем Вы работаете? — Томная меланхоличность в голосе Винни сменилась острым любопытством.

— Признания наблюдателей обрабатываю, — буркнула я, ползая по полу и собирая упавшие листки бумаги.

— Уже сгораю от желанья, — настигло меня под кроватью, куда залетел один из них, — хоть бы глазком в них заглянуть.

Отдуваясь, я выбралась из-под кровати и опустилась на нее, бережно положив рядом собранный урожай. Текстом вниз.

— Вам страницы переворачивать, когда скажете, — ехидно поинтересовалась я, — или по своему усмотрению?

— Все понял, — вежливо хихикнул Винни. — Тайна рукописи, авторские права — не смею. Пристыжен. Полон раскаяния. Посему взываю не к справедливости, а к милосердию.

— Чего? — насторожилась я.

— Коль спутника нашли другого, — запричитал он, — позвольте тенью быть его.

А Тень здесь при чем? Нет, это он, наверно, образно выразился. Ну, вот как здесь непоколебимое душевное равновесие сохранить, когда один руки выкручивает, другой святой невинностью прикидывается, а третий вообще с толку сбивает?

— Вы можете мне нормальным языком объяснить, что хотите? — потребовала я очередной порции ясности и определенности.

— Вы отправляетесь завтра в самый интригующий отдел нашего сообщества, — отозвался он замогильным тоном, — и почему-то вооружаетесь не еще одним блестящим умом, а грубой силой.

— Да я же Вас в архив водила! — рассмеялась я против своей воли.

— Как дела давно минувших дней, так мне, — скорбно отметил он, — а как прямо сейчас творящуюся историю, так ему.

— Ну, не знаю, — засомневалась я, — Стас говорит, что это абсолютно секретный отдел…

— И он совершенно прав, — подхватил Винни серьезным тоном. — Настолько секретный, что сам он ничего не смог разобрать из того, что получил оттуда через Анатолия, и передал все это мне для расшифровки. Можно, конечно, и сейчас подождать, пока он признает пределы своих возможностей…

Вот меня только одно интересует: этой страсти изображать значимость на пустом месте мой ангел у Стаса научился, или тот ею от него заразился, или она вообще всем ангелам без исключения присуща? Тогда я точно еще не ангел и вряд ли им когда-то стану — не умею я прикидываешься, что умею то, что не умею.

— Наверно, Вы правы, — честно призналась я, — но я сомневаюсь, что смогу сразу вам обоим изображение передавать. Такое вообще возможно?

— Таланту не к лицу сомненья, — опять принялся бессовестно льстить мне Винни, — и мысли о пределах сил. Завтра просто вызовите нас обоих, одновременно, и больше ни о чем не думайте.

Нет-нет-нет, так не пойдет! Что значит — не думайте? Так я тоже не умею. Особенно, если понятия не имею, как сделать то, на что соглашаюсь.

Как там архивариус говорил? Все возможности ангелов еще не изучены? Воображение, посланное в отгул холодной отстраненностью, охотно встрепенулось. И принялось бомбить меня совсем не ангельскими, а очень даже земными картинками.

Очень важная и эмоционально насыщенная сцена фильма, снимаемая одновременно с двух камер.

Вызов на видеоконференцию в Интернете, посылаемый сразу нескольким собеседникам.

Не говоря уже о стримах, передающих картинку с места событий хоть всему миру сразу.

Ну да, может, возможности ангелов и не знают пределов, но только чего бы они стоили без предыдущего человеческого опыта? Которого меня почти лишили. С далеко не легкой руки наблюдателей, без всякого сомнения. А теперь, похоже, и у меня появилась возможность отплатить им. Взяв в руку для весомости вот эти записи и мои заключения по ним.

Первые я отдала на следующий день Тени, как и обещала; вторые несла всю дорогу, крепко прижав к груди. Тень полюбопытствовал, что это я так холю и лелею, и я небрежно бросила: «Мои выводы по наблюдателям» и добавила, что мне было бы интересно сравнить их с его соображениями.

По дороге мы живо обсуждали предстоящий курс. Я бы даже сказала, с некой долей нервозности. Как ни крути, он — последний, и после