— Mon cher, avec nos 500 mille hommes detroupes, il serait facile d`avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500-митысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом, ] — сказал графРостопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.

— Кажется, писак довольно развелось, — сказалстарый князь: — там в Петербурге всё пишут, не только ноты, — новые законы всёпишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут!— И он неестественно засмеялся.

Разговор замолк на минуту; старый генералпрокашливаньем обратил на себя внимание.

— Изволили слышать о последнем событии насмотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!

— Что? Да, я слышал что-то; он что-то неловкосказал при Его Величестве.

— Его Величество обратил его внимание нагренадерскую дивизию и церемониальный марш, — продолжал генерал, — и будтопосланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы усебя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего неизволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволилобратиться к нему.

Все замолчали: на этот факт, относившийся личнодо государя, нельзя было заявлять никакого суждения.

— Дерзки! — сказал князь. — Знаете Метивье? Янынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никогоне пускать, — сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свойразговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивьешпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.

За жарким подали шампанское. Гости встали ссвоих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.

Он взглянул на нее холодным, злым взглядом иподставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, чтоутренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и чтотолько благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.

Когда вышли в гостиную к кофе, старики селивместе.

Князь Николай Андреич более оживился ивысказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.

Он сказал, что войны наши с Бонапартом до техпор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться вевропейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, нипротив Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а вотношении Бонапарта одно — вооружение на границе и твердость в политике, иникогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.

— И где нам, князь, воевать с французами! —сказал граф Ростопчин. — Разве мы против наших учителей и богов можемополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги— французы, наше царство небесное — Париж.

Он стал говорить громче, очевидно для того,чтобы его слышали все. — Костюмы французские, мысли французские, чувствафранцузские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, анаши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барыньтри католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чутьне голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишьна нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры,да по-русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!

Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лицесмотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.

— Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте,— сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь ипротягивая руку князю.

— Прощай, голубчик, — гусли, всегда заслушаюсьего! — сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуящеку. С Ростопчиным поднялись и другие.

Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая этитолки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; онадумала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца кней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всёвремя этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.

Княжна Марья с рассеянным, вопросительнымвзглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и сулыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одниоставались в гостиной.

— Можно еще посидеть? — сказал он, своимтолстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.

— Ах да, — сказала она. «Вы ничего незаметили?» сказал ее взгляд.

Пьер находился в приятном, после-обеденномсостоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.

— Давно вы знаете этого молодого человека,княжна? — сказал он.

— Какого?

— Друбецкого?

— Нет, недавно…

— Что он вам нравится?

— Да, он приятный молодой человек… Отчего выменя это спрашиваете? — сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннемразговоре с отцом.

— Оттого, что я сделал наблюдение, — молодойчеловек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с цельюжениться на богатой невесте.

— Вы сделали это наблюденье! — сказала княжнаМарья.

— Да, — продолжал Пьер с улыбкой, — и этотмолодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, — там ион. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого емуатаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d`elle.[Он очень к ней внимателен. ]

— Он ездит к ним?

— Да, очень часто. И знаете вы новую манеруухаживать? — с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духедобродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.

— Нет, — сказала княжна Марья.

— Теперь чтобы понравиться московским девицам— il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m-lleКарагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m-elle Карагин, ]— сказал Пьер.