— Для этого я бы советовал вам… — начал былоБорис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительнаямысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потерявсвои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в серединеречи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно-раздраженного и нерешительноголица и сказал: — Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда.Напротив… — Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всёраздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадныможиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видетьее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнулрумянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: — «Вы знаете мои чувства к вам!»Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; ноона заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать,что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что запензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получилато, что требовала.

Жених с невестой, не поминая более о деревьях,обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройствеблестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящейсвадьбы.

Граф Илья Андреич в конце января с Наташей иСоней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, — анельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день;кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную инужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобыпредставить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен;кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потомуИлья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой,давно предлагавшей графу свое гостеприимство.

Поздно вечером четыре возка Ростовых въехаливо двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочьсвою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.

Она держалась всё так же прямо, говорила такжепрямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будтоупрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которыхвозможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималасьдомашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в острогии тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням,одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый деньприходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывалочеловека три-четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночьзаставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делалаисключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицамв городе.

Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, ив передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и ихприслугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову,стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно быбыло подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели быона не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместитьгостей и их вещи.

— Графские? — сюда неси, говорила она,указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. — Барышни, сюда налево. Ну, вычто лебезите! — крикнула она на девок. — Самовар чтобы согреть! — Пополнела,похорошела, — проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся смороза Наташу. — Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, — крикнула она награфа, хотевшего подойти к ее руке. — Замерз, небось. Рому к чаю подать!Сонюшка, bonjour, — сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняясвое слегка-презрительное и ласковое отношение к Соне.

Когда все, раздевшись и оправившись с дороги,пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.

— Душой рада, что приехали и что у меняостановились, — говорила она. — Давно пора, — сказала она, значительно взглянувна Наташу… — старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с нимпознакомиться. Ну да об этом после поговорим, — прибавила она, оглянув Сонювзглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. — Теперьслушай, — обратилась она к графу, — завтра что же тебе надо? За кем пошлешь?Шиншина? — она загнула один палец; — плаксу Анну Михайловну? — два. Она здесь ссыном. Женится сын-то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нееубежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их — онауказала на барышень — завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер-Шельме заедем.Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что!Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точнодва боченка на руки надела. Ведь нынче, что день — новая мода. Да у тебя-то усамого какие дела? — обратилась она строго к графу.

— Всё вдруг подошло, — отвечал граф. — Тряпкипокупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость вашабудет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.

— Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У менякак в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, —сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы икрестницы своей Наташи.

На другой день утром Марья Дмитриевна свозилабарышень к Иверской и к m-me Обер-Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны,что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя.Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кромеНаташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.

— Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя сженишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (онауказала на аршин от земли). — Наташа радостно краснела. — Я его люблю и всюсемью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал,чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и безнего обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно.Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всёи хорошо будет.

Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна отзастенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее делолюбви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людскихдел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одногокнязя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ейничего не нужно было.