восковым телом, головы почти соприкасаются. Эва ясно различает запах у него изо рта – яблочный, наверное, от вина. Бледное и гладкое лицо императора внезапно заливается румянцем.

– Может, люди без кожи так и выглядят, но уж точно не я, – говорит Эва раскованно и дерзко.

Император снова разражается смехом.

Однажды Эва получает от него в подарок механическую птичку в клетке. Достаточно покрутить рукоятку – и птичка начинает трепетать жестяными крылышками, а из горла вырывается щебет. Эва привозит ее в Брюнн, и птичка в клетке оказывается в центре внимания. Эва сама ее заводит, всегда с очень серьезным видом.

Установилась традиция, что, когда император желает видеть прекрасную Эву, он посылает за ней скромную карету, без гербов и украшений, чтобы не бросалась в глаза. Эва, однако, предпочла бы ездить в императорской. Однажды такая карета подъехала к дому на Грабен, где они снимают квартиру, – прислали за ней и отцом. Императрица-мать полюбила Якова Франка и позволяет ему заходить в свои личные покои, где они проводят немало времени. Якобы даже молятся вместе. Однако на самом деле императрица любит слушать истории этого экзотического, симпатичного человека с восточными манерами, негневливого и совершенно невспыльчивого. Яков по большому секрету рассказывает ей, как они в Польше приняли крещение, на самом деле уже многие годы исповедуя истинную веру. Рассказывает о Коссаковской, с которой у императрицы, впрочем, много общего, о том, как эта добрая женщина помогла им войти в лоно Церкви и как она заботилась о покойной жене Якова… Это императрице нравится, о Коссаковской она расспрашивает подробнее. Они часто говорят на очень серьезные темы. Ибо императрица, получив при разделе Польши[197] земли в Галиции и часть Подолья, мечтает создать великую империю, до самого Черного моря и греческих островов. Франк знает о турках больше, чем опытные министры, поэтому Мария Терезия расспрашивает его обо всем: о сластях, о еде, об одежде, о том, носят ли женщины нижнее белье и какое, о среднем количестве детей в семьях, о том, как выглядит жизнь в гареме и не завидуют ли женщины друг другу, закрывается ли турецкий базар на Рождество, что турки думают о жителях Европы, лучше ли климат в Стамбуле, чем в Вене, и почему они предпочитают кошек собакам. Она сама подливает ему кофе и уговаривает добавить молока – такая теперь мода.

Вернувшись от императрицы, Яков рассказывает об этих встречах братьям и сестрам, и они, возбужденные, представляют его вместе с Эвой рядом с каким-нибудь вице-королем в Валахии. Что такое по сравнению с этими картинами мечты, которые они лелеяли еще недавно, – об этих несчастных нескольких деревнях на Подолье; теперь они кажутся смешными и детскими. Яков преподносит императрице подарки; не проходит и дня, чтобы Мария Терезия не получила кашемировую шаль, шелковые, вручную расписанные платки или обшитые бирюзой туфли из превосходной турецкой кожи. Она откладывает их в сторону, якобы не питая пристрастия к роскоши, но на самом деле радуется этим дарам, как и визитам Франка. Мария Терезия осознает, что у него должно быть множество недоброжелателей. Яков обладает природной галантностью и тем ироническим чувством юмора, которое ей особенно по душе. Ее симпатия к этому человеку наверняка многих тревожит. На стол императрицы регулярно ложатся всякого рода рапорты и доносы. В первом, выбранном наугад, сообщается:

Ris 746. Budynek Graben

…не менее подозрительны источники его доходов, доходов весьма значительных, поскольку в Варшаве он жил в роскоши. Говорят, например, что у Якова Франка есть своя почта, люди, расставленные до самой границы Польши, через которых он посылает свои письма. Деньги ему всегда привозят в бочках, их охраняет собственная гвардия.

– И что с того? – отметает она все сомнения сына. – То, что он перевозит золото через наши границы и тратит его тут, на месте, нас только обогащает. Лучше пускай оно оседает здесь, чем в России.

Или обвинение, будто Франк вооружает свою личную стражу, все более многочисленную.

– И пусть вооружается, – говорит императрица, – и пусть заботится о собственной безопасности. Разве у нашей знати в Галиции не было своей армии? Может, он нам еще пригодится в качестве командующего.

И, понизив голос, говорит сыну:

– У меня на него свои виды.

Иосифу кажется, что мать возвращается к чтению, но спустя мгновение она добавляет:

– А ты на нее никаких видов не имей.

Ничего не сказав, молодой император уходит. Мать нередко повергает его в смущение. Он глубоко убежден, что причиной тому – ее упрямый крестьянский католицизм.

27

Как Нахман Петр Яковский стал послом

Дом в Брюнне – не только место для праздных утех, но и ярмарка всяческого тщеславия. В комнатах на втором этаже, называемых канцеляриями, не прекращается работа. Яков приходит туда с самого утра и диктует письма, которые затем нужно будет переписать и разослать. В соседнем кабинете, под руководством Звежховской, ведется вся бухгалтерия. В третьем кабинете Чернявские, сестра Господина и ее муж, занимаются набором молодежи, отвечают на письма, ведут переговоры с родителями молодых людей, прибывших ко двору Господина. Таким образом, вторая канцелярия занимается делами двора, первая является небольшим министерством иностранных дел, а третья – отделом экономики и торговли.

Еще в декабре 1774 года из Вены в Стамбул отправляются лучшие посланцы Якова: Павел Павловский, Ян Воловский и его шурин Яков Каплинский, Хаим, который после смерти Товы вместе со всей семьей приехал в Брюнн. Перед их отъездом проводится торжественная церемония, во время которой Яков выступает с речью. Называет своих посланцев воинами Мессии, не имеющими религии; они это много раз слышали. Все, что у них есть, – это миссия, причем миссия секретная – им нужно добиться расположения султана, отыскать прежних сторонников, предложить свои услуги. Вечером накануне отъезда совершается продолжительная совместная молитва, заканчивающаяся молитвой в кругу и пением. В этих церемониях принимают участие все, включая гостей, но потом остаются только братья и сестры, и начинается пир с большим количеством моравского вина, к которому они здесь пристрастились. Все как раньше, как в Иванье, но теперь чуждые деяния становятся символическими, превращаются в ритуал. Однако они все еще близки, умеют узнавать друг друга по запаху, по прикосновению, все друг в друге трогает – удлиненное лицо Яна Воловского, его свежевыбритые щеки и пышные усы, узкие плечики Павловской, ее маленький рост, седая шевелюра Ерухима Енджея Дембовского, хромота Звежховской. Все состарились, у них взрослые дети, одни уже стали бабушками