думает Эва. Они по очереди подходят к чаше, и что видят? Невероятно. Склонившись над отшлифованной внутренней поверхностью, они видят там весь Брюнн, крыши, колокольни, узкие улочки, поднимающиеся вверх и спускающиеся вниз, верхушки деревьев, рынок со множеством прилавков. И это не мертвая картинка, все движется: вот по Альте Шмидегассе едет карета, запряженная четверкой лошадей, тут монахини ведут сирот, а там рабочие кладут булыжник. Кто-то протягивает палец, чтобы прикоснуться к этому изображению, но удивленно отдергивает, потому что картинка нематериальна. Подушечка пальца ощущает лишь холод полированного камня.

Ris 731. Camera obscur schamt

– Ты, Господин, сможешь присматривать за всем городом. Это великое изобретение, хоть в нем нет ни магии, ни каббалы. Это все человеческий разум.

Моше дерзок. Он осмеливается подтолкнуть Якова к чаше, и Яков покоряется, не протестует.

– Видеть, а самому оставаться незримым – поистине божественная привилегия, – подлизывается Моше.

Этим изобретением Моше-Томасу удается снискать восхищение молодежи, а когда они видят, что Господин ему благоволит, начинают считать сыном Якова. Тем более что большинство не знает его настоящих сыновей. Они снова в Варшаве, Господин отослал их, и оба с облегчением вернулись в Польшу. Там их опекают Яковский и Воловский.

Яков глядит на Моше из окна; он очень внимательно за ним наблюдает. Видит, как Моше распахивает полы французского сюртука, широко расставляет ноги в белых шелковых чулках, чтобы нарисовать что-то палочкой на земле и показать собравшейся вокруг молодежи. Он наклоняется, видна его макушка. Жаль мять чудесные кудри под париком. Щетина едва заметна, кожа гладкая, оливковая, безупречная. Мать слишком его избаловала. Шейндел балует своих детей, они растут как принцы и принцессы, уверенные в себе, зазнайки, красивые, дерзкие. Жизнь им еще покажет.

Высунувшись немного сильнее, Яков замечает Авачу, которая из своего окна также наблюдает эту сцену и этого щеголя. В ее теле прежняя покорность, она не умеет держаться как королева, хотя он столько раз ее учил: прямая спина, приподнятая голова – лучше слишком высоко, чем слишком низко, в конце концов, у нее красивая шея и кожа как шелк. Однако он учил ее одному днем и другому – ночью. Ночь порой возвращается средь бела дня, и тогда покорность дочери привлекает Якова. Легкий трепет век и красивые, очень темные глаза, настолько темные, что, когда на них падает свет, кажется, будто они покрыты блестящей глазурью.

Вдруг Томас, словно прекрасно зная, что за ним следят, поднимает глаза, и Яков не успевает отпрянуть назад. На мгновение их взгляды встречаются.

Из другого окна – Томас этого не видит – на него смотрит Эва Франк.

Вечером, когда Господин уходит отдыхать, молодежь снова окружает Томаса Добрушку. Эва, Ануся Павловская и Агата Воловская, а также младший Франтишек Воловский. На этот раз Томас показывает им свою табакерку, словно собирается угостить табаком. Когда Франтишек протягивает руку и касается крышки, табакерка со стуком открывается и из нее выскакивает птичка, которая хлопает крыльями и щебечет. Франтишек испуганно отдергивает руку, и все невольно разражаются смехом. В конце концов Франтишек тоже начинает смеяться. В следующее мгновение в комнату заглядывает Звежховская, которая, как всегда, обходит весь дом и велит тушить свечи. Развеселившиеся, они зовут ее к себе.

– Ну-ка, покажите ей, – подначивает молодежь Томаса.

– Тетя, угощайтесь табаком, – восклицают они.

Томас протягивает женщине маленький, красиво декорированный прямоугольный предмет. Поколебавшись мгновение, веселая и чувствующая подвох, Звежховская тянется к табакерке.

– Нажмите сюда, тетя, – начинает по-немецки Томас, но, увидев упрек в глазах Звежховской, повторяет это по-польски, с забавным акцентом.

Она берет табакерку, и птичка танцует свой механический танец для нее одной, а Звежховская, совершенно утратив серьезность, визжит как девчонка.

Тысяча комплиментов, или О свадьбе Моше Добрушки, он же Томас фон Шёнфельд

Свадьбу Моше Добрушки и Эльке фон Поппер играют в Вене в мае 1775 года, когда заканчивается траур по Соломону. С этой целью арендуют сады неподалеку от Пратера. Поскольку отец жениха умер, к алтарю его ведут Михаэль Денис, его друг и переводчик знаменитых «Песен Оссиана» Макферсона, и Адольф Фердинанд фон Шёнфельд, издатель, специально приехавший из Праги на эту свадьбу. Перед тем как жених входит в собор, совершается небольшой масонский ритуал; братья по ложе, все в черном, серьезно посвящают его в новый жизненный этап. Фон Шёнфельд относится к Моше как к сыну, и только что были предприняты определенные шаги – сложные бюрократические процедуры, имеющие целью включить Томаса в род Шёнфельдов. Моше станет Томасом фон Шёнфельдом.

Но сейчас – праздник. Помимо роскошно накрытых столов с огромными букетами майских цветов, всеобщее внимание привлекает павильон, где выставлена необыкновенная коллекция бабочек. Большой вклад в ее создание внес Майкл Денис, работодатель жениха. Двоюродные сестры ведут туда Эву, и теперь, склонившись над витринами, девушки восхищаются этими чудесными мертвыми существами, пришпиленными к шелковой подкладке.

– Вот и ты – такая бабочка, – говорит Эве Эстер, самая младшая из детей Шейндел. Эве запоминается эта похвала, и она еще долго об этом думает. Ведь бабочки появляются из куколок, из уродливых червячков, толстых и бесформенных, о чем также свидетельствует одна из витрин. Эва Франк вспоминает себя в возрасте Эстер – пятнадцатилетнюю, в темно-сером платье, которое отец велел ей носить в Ченстохове, чтобы не привлекать внимания солдат. Она помнит холод каменной башни и выкрученные суставы матери. Девушку охватывает необъяснимая печаль и тоска. Она не хочет думать об этом, учится забывать. И вполне успешно.

Вечером, когда в саду зажигают фонарики, слегка одурманенная вином, Эва стоит в группе гостей, слушающих графа фон Шёнфельда, который витийствует, одетый в длинный темно-зеленый сюртук, подняв бокал с вином, шутливо обращается к не слишком красивой, но очень умной невесте:

– …Все родственники жениха столь добропорядочны, что лучше тебе не найти. Трудолюбивые, любящие друг друга, состояние нажили честно.

Гости одобрительно кивают.

– Более того, они обладают многими достоинствами и талантами, а прежде всего честолюбием, – продолжает граф. – И очень хорошо. Они ничем не отличаются от нас, получивших дворянский титул в давние варварские времена, когда наши предки мечом поддерживали королей или грабили местных крестьян и захватывали их земли. Вы прекрасно знаете, что не каждое «фон» равняется высоким качествам духа и сердца… А нам нужны люди крепкие, чтобы они разделяли и воплощали в жизнь самое ценное. Наверху, имея связи и власть, можно решить многое. То, что мы полагаем само собой разумеющимся, вся эта мировая конструкция, которую мы знаем, обветшала и рассыпается на глазах. Дом нуждается в