Но конечно, фрау Вера Хоссенфельд фон Лангер-Висбар-Кнауэр-Крупп фон Болен унд Хальбах понимала все это.

* * *

Редактор большой западногерманской газеты «Воскресный мир» вспомнил, как, будучи еще мальчишкой в Руре, был убежден, что у Круппов есть «тайные списки, тайные агенты, наемные убийцы и международная шпионская сеть». Потом он стал взрослым и понял, что секрет у фирмы действительно есть: «Они все, начиная с самого Большого Круппа и до самого мелкого служащего, смотрят на свое дело не как на средство получения прибыли, но считают себя своего рода государством». Он показал одно объявление администрации концерна – так, обычная рутина, – что Альфрид Крупп и его сын отбывают в коммерческую командировку в Токио. Но изюминка – в последней фразе: Альфрид и сын летят разными самолетами. А это мера предосторожности, «предпринимаемая также членами британской королевской семьи».

Начиная с осени 1954 года «королевская семья» Рура решила, что настало время принимать у себя другие царственные семейства. Так же считали и в Бонне. Людвиг Эрхардт сообщал, что главам иностранных государств было бы желательно во время своих визитов останавливаться на вилле «Хюгель». Канцлер Аденауэр согласился с этим. Дело было еще и в том, что обитатели виллы «Хюгель» знали правила этикета, подобающие для приема вельможных гостей, гораздо лучше, чем провинциальный Бонн. Сам Альфрид так говорил о своей фамильной резиденции: «Конечно, мне не нужно столько комнат. Это здание требовалось моему прадеду. Но если премьеру или главе какого-то государства нужно бывает заехать сюда на часок-другой после встречи с канцлером, то это – лучшее место. Вилла «Хюгель» производит должное впечатление».

Вопрос о предназначении этого старинного здания решился не сразу. Альфрид уже хотел было подарить виллу правительству земли Рейн – Вестфалия, однако правительство вежливо отказалось от этого дара. Вилла «Хюгель» была тесно связана с определенным периодом в истории, который власти новой Германии предпочли бы забыть. Замок напоминал о фюрере и прибылях, нажитых убийствами и грабежом. Но отношение боннских властей к вилле было двойственным. Ни один из лидеров боннского режима не отклонил приглашения, посланного Круппами. Сам Аденауэр посетил резиденцию династии 13 ноября 1953 года.

А через год прибыл глава иностранного государства. Это был император Эфиопии Хайле Селассие. Первый прием был обставлен очень торжественно. Приглашены 500 гостей, включая 120 дипломатов. Хозяин стоял у входа в замок, рядом с ним 20 горняков с шахтерскими лампами на груди и в парадных костюмах, ансамбль трубачей, хор и оркестр фирмы и около 200 учеников профессиональных школ с эфиопскими флажками.

Внутри самого здания в большом зале гостей ожидала Берта Крупп в черном костюме, в жемчужном колье и маленькой изящной черной шляпке на абсолютно белых уже волосах. Здесь же находился Американец Бейц в обществе директоров и приглашенных на торжество соседей-заводчиков. В банкетном зале были накрыты столы, на которых стояли золотые блюда с фаршированными омарами, паштетом, двухфунтовыми банками с черной икрой и бутылками мозельвейна.

Наконец прибыл кортеж эфиопского монарха. Император вышел из лимузина, одетый в дорожный костюм (если бы он знал, как его будут встречать, то приехал бы в мантии), и стоял по стойке смирно рядом с Альфридом, пока оркестранты Круппа в черной униформе с золотым шитьем играли гимн Эфиопии, не предназначенный, впрочем, для исполнения духовиками. После этого оркестр заиграл торжественную песню более чем столетней давности, подхваченную хором: «Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес!» – «Германия, Германия, превыше всего».

Альфрид Крупп представил Хайле Селассие своей матери, которая благосклонно улыбнулась высокому гостю. Затем все уселись за праздничные столы. Все здесь напоминало о недавнем прошлом, вся обстановка символизировала тевтонский дух. Вполне возможно, что Хайле Селассие вспоминал 1930-е годы, когда итальянцы – союзники немцев уничтожали его соотечественников, а радио Геббельса тараторило, что «оружие Круппов вызывает восхищение». Однако, как истинный монарх, он не говорил о таких вещах. Еще никто из его иностранных предшественников, побывавших в этом зале – Эдуард VII Английский, Франц-Иосиф Австрийский, Леопольд II Бельгийский, да и тот же Муссолини, – не злоупотреблял гостеприимством Круппов. Поэтому и он просто обсуждал с Альфридом, Бертой и Бейцем полтребности тяжелой промышленности Эфиопии.

Незаметно наступило время расставания. Пятьсот гостей покинули виллу «Хюгель». Когда император Хайле Селассие ехал по аллее, 200 юношей улыбались ему и махали флажками. Трудно сказать, знали ли они, кто этот африканец и где находится Эфиопия.

* * *

Во время приема никто не спрашивал о Вере. Это было бы все равно что поминать нечистого. Ходили слухи, что кто-то видел ее то ли в кафе в Нью-Йорке, то ли в казино Лас-Вегаса, а может быть, на калифорнийском пляже. Жена Альфрида стала, что называется, ультрамодной штучкой. Она предпочитала общество не слишком надежных, но очень мобильных и богатых европейцев-экспатриантов. У нее не было желания общаться с эфиопским императором, и она решила больше не возвращаться в старый рурский замок.

Однажды ночью, в январе 1942 года, Гитлер, расслабившись в своем «Волчьем логове», где верный Борман записывал его «Застольные беседы», позволил себе редкий намек на секс: «Я знал многих женщин; некоторые любили меня. Так отчего же я не женился? Я должен был бы постоянно оставлять жену. Для такого человека, как я, не может быть и речи о браке. Поэтому я вынужден был довольствоваться тем, что даровал случай».

Правда, фрау Гитлер все-таки появилась, но «семейная жизнь» Евы Браун едва ли опровергает его убеждение, что фанатики должны оставаться холостыми: через двадцать семь часов после церемонии муж и жена покончили с собой. Еще хуже было дело в семье Геббельс. Магда Геббельс отравила шестерых своих детей, а затем эсэсовец застрелил обоих родителей по команде ее мужа. Конечно, обитатели бункера фюрера были исключением, и такие люди встречаются не на каждом шагу. Но и Крупп был человеком не вполне обычным, так что покойный фюрер указал пальцем на причину несовместимости Альфрида и Веры. Он мог бы задать Круппу такой же вопрос: «Зачем жениться? Чтобы оставить жену без всякого внимания?» Заботливый супруг, пожалуй, мог бы примирить ее и с «серыми небесами» Эссена, но Альфрид просто по своей природе был другим. Кончилось тем, что Вера ушла из семьи Крупп, оскорбив их замечанием, что «терпеть не может их скверный, провинциальный, безрадостный город».

На какое-то время наступило зловещее затишье перед бурей. Потом фрау Крупп оказалась в центре чужого семейного скандала. От одного из бывших мужей Вере досталась небольшая строительная фирма. И вот осенью 1956 года жена управляющего обвинила мужа в том, что он ей «открыто изменяет». Она назвала в связи с этим имя госпожи Хоссенфельд фон Лангер-Висбар-Кнауэр-Крупп фон Болен унд Хальбах. Такое имя не втиснешь в газетный заголовок, и журналисты тогда проигнорировали это сообщение. Но в октябре Вера решила, что пора и ей составить список претензий к мужу. И уж этот документ, положенный испуганным секретарем на уголок стола Альфрида, занял первые страницы газет и в Германии, и за границей. Новый скандал приобрел международный характер, поскольку Вера жила в Америке. Распад их брака сопровождался громкими обвинениями и требованиями со стороны жены.