Стартовав на следующий же день, Альфрид воззвал к «доброму старому крупповскому духу», и мастера как будто услышали набатный колокол: они опять нужны заводу. Он пока не мог предложить высокой оплаты, однако число работников тут же удвоилось, утроилось и продолжало расти на тысячу человек ежемесячно. Все просто: раз он поддержал пенсионную систему, значит, он «настоящий Крупп». Некоторые директора думали, что крупповские традиции более привлекательны для старых немцев. Смешно, но служба персонала докладывала, что солидные семейные люди еще осторожничали, справлялись о почасовой оплате и премиях, а вот молодежь – та без вопросов стремилась работать у Круппа.

Его самого видели редко. В тот год Альфрид с женой опять стали пропадать самым мистическим образом. Но это не было отдыхом или развлечением. На собственном самолете Альфрид с Верой улетали в Лондон, а оттуда – на Багамы. И исчезли из виду. На самом деле они побывали в поместье Веннер-Грена, влиятельного шведского финансиста, германофила, друга семьи, когда-то тайно помогавшего Густаву. Альфрид договорился с ним сотрудничать в крупной игре, которая должна была вызвать землетрясение на Флит-стрит. Заручившись поддержкой, Альфрид полетел в Мехико «на открытие немецкой выставки» (в действительности – вести переговоры с латиноамериканскими миллионерами), а оттуда – в Дублин. Никто не мог понять, что он хотел посмотреть в Ирландии; он говорил – пейзажи, но его интересовали новые месторождения минерального сырья. Затем Крупп вернулся в Лондон, как бы для знакомства с авиационной выставкой, и провел три часа за ленчем с Генри Льюсом, после чего в «Тайм» появилась история «Дом, который построил Крупп».

Огромный в 300 комнат дом, который построил Альфред Крупп в 1870-х годах, теперь снова стал собственностью Круппа – правнука. Здесь и прошла первая послевоенная семейная встреча, посвященная конфирмации пятнадцатилетнего Арндта фон Болена в местной евангелической церкви. Церемония, состоявшаяся 29 марта 1953 года, не носила религиозного характера. Последним набожным членом семьи была Маргарет, бабка Альфрида; она и подарила землю этой церкви. Теперь Альфрид преподнес ей в дар орган. В этот день произошла не только встреча отца и сына, но и впервые вместе появились на людях Берта и ее новая невестка. Берта, заставившая в свое время Альфрида развестись с Аннелизе Бар из-за того, что та уже раз выходила замуж, едва ли была в восторге от трех предыдущих замужеств Веры, которая испытывала теперь свое очарование на юном Арндте. Сама же новая фрау Крупп чувствовала себя не вполне уютно рядом со своей царственной свекровью. Очаровать впечатлительного мальчика мало значило для Веры. Ей была нужна победа над Бертой, это чувствовалось, и конфронтация росла. Берта едва замечала свою невестку и относилась к ней с презрительной вежливостью.

Новый удар Вера получила несколько месяцев спустя, в связи с показом моделей Кристиана Диора на вилле «Хюгель». Бейц задумал это шоу, чтобы пустить пыль в глаза прессе, как он потом рассказывал автору, в тот день он понял, что это действительно «Большая Берта», а не «толстая», как называли пушку. Величественная и остроумная Берта Крупп была в центре внимания и шутила по поводу того, что репортеры больше обращают внимания на нее, чем на молоденьких девушек из шоу. Она получила бы еще большее удовольствие, если бы узнала, что затмила также собственную сноху. Вера провела весь день в самом дорогом дюссельдорфском салоне, отдавшись в руки массажисток и парикмахеров, а теперь одиноко стояла в углу у лестницы в своем эксклюзивном платье, лучшем, чем показывали на подиуме. Она должна была быть хозяйкой в этом доме, а ее принимали за горничную.

К несчастью для Веры, муж ее в тот день отсутствовал. Теперь они с Альфридом виделись все реже, что, конечно, тоже стало источником ее недовольства. Как выразился один из их друзей, «на ее вкус, Альфрид слишком много работал». Сам он объяснял ей, что, как единоличный хозяин концерна, держащий в руках бразды правления, он не может иначе. У фирмы нет коллективного владельца. «А почему бы не продать долю?» – спрашивала Вера, и реакция Альфрида была такой, как если бы она произнесла гнусное кощунство. Выяснилось, что они в этом смысле говорили на разных языках. Живи они в США, проблемы не существовало бы. У них не было детей, и Вера могла бы сопровождать мужа в поездках – за океаном так принято. Она вспоминала, как они летали в Лондон, Насау, Дублин, Мехико, – это было такое волнующее приключение! Но в Германии жены должны заниматься домом. Даже развлечения, например поездка на охоту, носили чисто мужской характер. Она проявляла интерес к делам мужа, однако в Руре это считалось совершенным неприличием. Веру трудно было смутить, и она продолжала то и дело задавать вопросы мужу и его партнерам. Однажды в Хюгель-парке был устроен прием для промышленных и финансовых тузов и представителей аристократии. Пока другие жены и хозяйки, как заведено, общались между собой, обсуждая домашние проблемы, Вера, которую не интересовали их заботы, все время старалась быть рядом с супругом. А ему нужно было в тот день переговорить с одним крупным финансистом, нарочно приехавшим из Гамбурга. Он потом вспоминал: «Мне требовалось обсудить с Альфридом очень деликатную вещь, но она все не желала оставить нас наедине. Ей хотелось быть в курсе всех его дел. В конце концов я пожал плечами и оставил этот вопрос до другого случая. Когда у них произошел разлад, он, наверное, все бы отдал, только бы от нее отделаться». Вот тут банкир был не прав – известно, что глава концерна был влюблен в свою жену. Старый слуга в Хюгеле сказал: «Все опять как с фрау Аннелизе. Единственное время после войны, когда я видел господина Альфрида улыбающимся, – это когда он был с фрау Верой».

Однажды Альфрид вместе с женой (что теперь бывало редко) отправился на встречу со своими университетскими товарищами. Это был кружок людей, около двадцати человек, считая членов семей, которые до начала войны виделись ежегодно в день Троицы, но в последний раз это было уже пятнадцать лет назад. Друзья обрадовались встречи. По воспоминаниям одного из них, Хорста Хосмана, Альфрид «постарел и поседел, но изменился лишь внешне. Это был все тот же наш Альфрид». Но для Веры никто из них не был своим. Ее раздражало шумное общество их детей; мужчины ее игнорировали, а с их женами она не находила ничего общего. На обратном пути она проворчала: «Как это тягостно!», к изумлению мужа. Ему-то было хорошо с ними.

Признаки недовольства Веры множились. Сильнее всего ее раздражал сам Рур с его смогом и серым небом. Здесь снова можно провести параллель между Альфридом и его прадедом Альфредом. В свое время, в 1854 году, Берта Айххоф Крупп – жена Альфреда – также пришла в отчаяние от Эссена и уехала от мужа и его любимого шума, грохота и гари на Ривьеру. Теперь, сто лет спустя, история повторялась. Однако Берта Айххоф свою жизнь прожила с одним мужем; что касается Веры, то она успела пожить с аристократом, кинодеятелем, врачом и познала такую свободу отношений, которая и не снилась жене Большого Круппа – Альфреда. Кроме того, Вера могла расширить свою самостоятельность и ослабить базу капитала, на которой покоился ненавистный концерн, собирая по частям нужную ей информацию. Ей удалось установить многое; она узнала, что, помимо обширных владений в ФРГ, ее муж имел около четверти миллиарда долларов в банках Швейцарии, США, Индии, Аргентины, Багамских островов. Даже сама по себе эта цифра могла бы, будь она известна, вызвать большие неприятности с налоговым ведомством. А время разоблачения приближалось очень быстро, и, когда оно наступило, один из членов правления вскричал: «Подумать только, как сильно женщина может повлиять на дела фирмы, сама того не понимая!»