После столь долгих «выходных» Альфрид купил себе «порше» и вернулся в Эссен. Он поселился вместе с Бертольдом и Яном Шпренгером и начал внимательно изучать закон союзников, ставший барьером между ним и его троном. Союзники видели в этом законе средство сломить огромные немецкие монополии, которые господствовали в европейской экономике и дали основу уже трем войнам. Для Круппа и других магнатов это означало подрыв немецкой военной мощи и превращение рынков Германии в английские и французские сферы влияния.

Этот закон старались выполнять ревностно. Флик, например, должен был продать свои основные предприятия и стать акционером «Мерседес-Бенц». Объединение стальных заводов было раздроблено на тринадцать независимых компаний, а химическая корпорация «Фарбен» в то время перестала существовать. Директора, собравшиеся у Круппа, были настроены пессимистично. Считалось, что и их компании не избежать чего-то подобного. Кстати, собирались они у подножия Хюгеля, на Франкенштрассе, в маленьком домике, где Бертольд и Тило оборудовали себе офисы, оставив третью комнату Альфриду.

В тот же вечер Крупп гулял по Хюгель-парку. Перед ним стоял замок, где он родился и вырос, где в разное время видел кайзера, мстительного французского генерала, фюрера и дуче. Он вспомнил и церемонию вступления во владение фирмой, и бомбежки, и свой арест в апреле 1945 года. Альфрид направился к замку и вдруг остановился как вкопанный, увидев большую вывеску: «Не входить! Прием только по служебным делам».

Альфрид вернулся на соседнюю Франкенштрассе. Он почувствовал себя «парией среди руин» и жертвой несправедливой мести.

* * *

Но про себя Крупп знал, что в этой долгой и сложной игре у него очень хорошие позиции. Правда, в Корее сталь Круппов уже не понадобилась. Через несколько дней после освобождения Альфрида войска Макартура начали наступление и снова заняли Сеул. «Горячая» война зашла в тупик, но «холодная» явно набирала обороты. Специалисты Круппа, оружейники опять нужны были воинствующей Европе. Рур стал «политическим оружием, символом и источником военной мощи, а потенциально – инструментом своего рода политического шантажа» – к такому выводу пришел Норман Паундс, исследователь Рурского феномена. Инструмент этот к тому времени стал еще весомее. Эссен был третьим по величине (не считая изолированного Берлина) городом новой Федеративной Республики Германии.

Вольтер как-то сказал: «История есть всего лишь список преступлений и несчастий». Хотя в недавней истории Германии было достаточно и того и другого, немцы, ведомые Аденауэром, не хотели верить в подобные определения. Они все же продолжали верить в идеализм, стабильность и сплоченность. Германия оставалась для них отечеством, фатерландом, как для их дедов и прадедов. В Эссене, где работники фирмы бросали шапки в воздух, завидев вернувшегося хозяина концерна, эти черты национального характера стали козырем для Альфрида. Четыре миллиона немецких вдов и полтора миллиона калек – ветеранов вермахта (они были и среди уличных нищих) отвергали приговоры Нюрнбергского трибунала своим полководцам и военным промышленникам. Обманутые двумя вождями во время двух катастрофических войн, немцы все же хотели верить новым вождям. Для этой роли Крупп подходил так же хорошо, как и Аденауэр.

Крупп, владыка вневременного удельного княжества, уцелевшего во второй половине XX века благодаря своим историческим корням, и правда был одним из тевтонских символов. Соотечественникам импонировал принцип разделения между «своими» рабочими и чужаками, нравилось слушать, как он повторяет династические заклинания типа «заводчик всегда должен оставаться хозяином в собственном доме» или «здесь всегда будут владения Круппов». На востоке, в Германской Демократической Республике, устроители Лейпцигской ярмарки к названию экспозиции завода имени Тельмана добавили «бывший завод Круппа», чтобы привлечь посетителей. В Германии распространилось даже выражение «старый крупповский дух».

Преданность работников фирмы своему хозяину была в большей мере родственной, чем шовинистической (хотя немцы гордились большими победами, одержанными с помощью оружия Круппов). Этот облик Альфрида Круппа очень отличался от того, который знали судьи из Дворца правосудия. Эссенский Крупп был меценатом школ рукоделия и домоводства для женщин и ремесленных училищ для четырнадцатилетних подростков, он создал публичную библиотеку с фондом в 85 тысяч книг, обеспечил бесплатное лечение в больницах всем гражданам Эссена (включая служащих других компаний). Харальд фон Болен говорил, что «от имени Круппа исходит аура», и с ним соглашались политические оппоненты. В послевоенном Эссене 52 процента граждан голосовали за СДП, однако Фриц Гейне, бывший член исполнительного комитета партии, говорил: «Весь этот город по-прежнему очарован Круппом. Поразительно, но факт: это относится даже к нашим сторонникам. Рабочие умудряются сочетать Круппа и социал-демократию. Не знаю, как им это удается, но это правда».

Автор этих строк однажды ужинал вместе с тремя лидерами профсоюза сталелитейщиков. Все они были социал-демократами. Один из них торжественно заявил: «Знаете, я готов умереть за Альфрида Круппа». Члены коммунистической партии составляли тогда около 3 процентов от общего числа работников. Но у Круппа и коммунисты отличались своеобразием. Обсуждая вопрос о производстве оружия, которое может быть использовано против России, они приняли решение: «В этом случае рабочие будут выражать протест, но не бастовать». Крупп знал, в чем тут дело: «Они понимают, что я обеспечиваю их работой, так же как все Круппы, со времен моего прадеда».

Если бы все эти люди, как и вообще западные немцы, поверили в виновность Альфрида, он не смог бы успешно торговаться с западными державами. Много позже новое поколение молодых немецких интеллектуалов пыталось понять суть нацистского государства, в деятельности которого столь активно участвовал Альфрид, но в Руре попытки вскрыть взаимосвязь между Круппами и нацизмом были обречены на неудачу. Через четверть века после Сталинграда эссенские инженеры объясняли, что Гитлер – это феномен, созданный семью миллионами безработных, национальный лидер, который, несмотря на пороки его внешней политики, заслуживает признания за систему общественных работ, строительство великолепных дорог, а также личное участие в реорганизации «Фольксвагена» в 1938 году. Ну конечно, в последние два года войны Гитлер «потерял разум». Интересное замечание. Фюрера признали невменяемым, когда он начал терпеть поражения.

Биография Альфрида обросла легендами и всякого рода мелочами, иногда абсурдными. Например, в 1951 году многие были уверены, что первые американские солдаты, прибывшие в Эссен в 1945-м, на самом-то деле были «польскими наемниками», которым приказали отомстить за поляков, находившихся в лагерях Круппа, и они разграбили виллу «Хюгель». Недоразумения вокруг Нюрнберга более серьезны. Некоторые из членов трибунала в это время считали, что Макклой нанес ущерб делу даже не тем, что освободил Альфрида, а тем, что провалил публикацию материалов процессов на немецком языке. В отсутствие фактов люди Круппа питались разнообразными слухами. Они были убеждены, что возобновление производства оружия в фирме после Версаля было совершенно законным, что Гитлер пугал Круппа конфискацией имущества, если тот откажется строить «Бертаверк», что трибунал осудил его только за производство вооружений. Наиболее уязвимым местом был рабский труд. Те, кто давал показания против Круппа, не распространялись об этом (или вовсе исчезли из города). Другие, тоже видевшие рабов на заводах или в лагерях, не хотели обсуждать этот вопрос. Вот таким образом и родилась басня, будто все, кто давал показания, отрицали плохое обращение с иностранцами и что эсэсовцы даже порицали Круппа за то, что он слишком хорошо кормил иностранных рабочих.