Он согласился и, как бы в подтверждение своих слов, послал несколько снарядов по тому направлению, где должен был находиться противник. Но пулеметная и ружейная стрельба впереди уже затихала. Возвратившийся вахмистр подтвердил слова казачьего офицера и сообщил в то же время, что по всем данным противник теперь затих уже окончательно…

Все мы вздохнули несколько свободнее, напряженное состояние предыдущих минут вновь уступило место веселому настроению духа. Что касается меня лично, то я ему еще не мог отдаться всецело: в глубине сознания продолжала гнездиться назойливая мысль о возможности повторения только что пережитого… «А что, если это только передышка? Кто их знает, этих негодяев. Что, если через минуту они снова начнут нас угощать гранатами?»

Но опасения мои были напрасными. К нам уже подходила пехота и располагалась по обеим сторонам селения, а по сведениям, приносимым разведкой, противник уходил все дальше и дальше, по-видимому, окончательно решив оставить нас в покое… На этот раз, конечно…

С горьким чувством и искренним сожалением смотрел я на бедную немецкую колонию, гостеприимно и благородно приявшую нас так недавно в свое лоно… Чистенькая и аккуратная всего два-три часа тому назад, она теперь во многих местах пылала пожарами, дома стояли с выбитыми стеклами, улицы были завалены всяким хламом и трупами убитых лошадей, количество которых увеличилось за несколько минут артиллерийского обстрела втрое…

– Русские дерутся, а у немцев чубы болят, – остроумно заметил какой-то офицер, проезжавший мимо нас.

Солнце клонилось к западу. На землю спускался южный вечер – тихий, чарующий, полный поэзии и благоухания окрестных полей…

Переброски

«Срочно. Секретно. Немедленно грузиться и спешно идти направление Екатеринослава». Это было все, что стояло в полученной из штаба телеграмме, врученной нашему командиру. Для чего нам нужно было идти в этом именно направлении – никто ничего не знал, а потому не было конца всяким предположениям и фантазиям.

Но погрузились мы тем не менее с исключительною быстротою, и спустя самый короткий срок наша часть уже неслась в сторону Екатеринослава… Я применил слово «неслась» не случайно: движение эшелона действительно было, ко всеобщему удивлению, стремительным, и, очевидно, в отношении нас последовал какой-то особый приказ, заставлявший железнодорожное начальство пропускать наш поезд без задержек и в первую очередь.

Этот факт тоже не мог оставаться незамеченным и не наводить снова на всякого рода размышления.

– Вероятно, наше дело очень серьезно! – рассуждали офицеры. – Транспорт всюду расстроен, поезда плетутся как бог послал, а здесь вдруг такая точность и поспешность!.. Куда же это нас гонят?

На полдороге кое-что все же выяснилось… Мы узнали, что нашей части предстояло вскоре присоединиться к Сводно-гвардейскому полку, который, как оказалось, в то время успешно продвигался по территории Полтавской губернии.

Настроение у всех повысилось и перешло в радужное, а в особенности у меня, который неожиданно приобретал возможность ступить на землю родной губернии: как сообщала полученная информация, Сводно-гвардейский полк оперировал как раз на ее территории. Эшелон тем временем летел вперед, останавливаясь на некоторых станциях только для смены паровоза…

Но так было лишь до Лозовой. На этой станции мы задержались на сравнительно долгий срок. И здесь как нашим офицерам, так и интеллигентам-добровольцам впервые пришлось наблюдать нездоровое явление в жизни нашей армии… Мы давно уже привыкли к разного рода лишениям добровольческой войны и безропотно мирились с ее невзгодами во имя дорогого белого дела… Мы сознательно отучили себя от всяких лишних удобств и стремлений к роскоши во время стоянок в тылу или в периоды передвижений по железной дороге, не предъявляя ни к кому никаких претензий и довольствуясь самым необходимым. Странствуя в эшелонах, например, мы все – как офицеры, так и солдаты – не признавали никаких вагонов, кроме обыкновенных и просторных товарных, одинаково располагаясь в них на сене вместе с конями и окончательно позабыв о так называемых «классных» вагонах, предназначенных для «мирных господ»… Ту же участь разделяли с нами и все наши больные и раненые без различия чинов и званий, вполне довольствовавшиеся охапками сена, брошенными на деревянный пол, и не мечтавшие ни о каких мягких диванах первого класса…

И вдруг на станции Лозовая нам бросился в глаза подходивший с противоположной стороны шикарнейший поезд, состоявший из одиннадцати великолепных пульмановских вагонов 1-го и 2-го классов, с выглядывавшими из его зеркальных окон бравыми офицерами в ярких и новеньких формах «цветной» дивизии…

– Штаб Главнокомандующего! – послышалось чье-то восклицание. – Вот приятная неожиданность!

Все взглянули в сторону медленно подходившего поезда – и, проникнутые искренним убеждением в правдивости выведенного заключения, даже стали невольно подтягиваться, дабы в должном порядке предстать перед глазами высшего начальства… Но уже в следующий момент наша почтительность сменилась чувством горькой обиды и справедливого возмущения. Оказалось, что все одиннадцать великолепных пульмановских вагонов были наполнены вовсе не представителями высшей командной власти, а… отдыхающими в приятном отпуске господами офицерами армии генерала Май-Маевского… Имевшие такого «отца-командира» молодые воины, как оказалось, путешествовали в великолепных салонах от одного крупного центра к другому, от города к городу просто для использования своего отпуска и блаженного отдыха в такой подвижной гостинице, снабженной всеми удобствами…

– Весело живут, нечего сказать! – позавидовали наши добровольцы. – А где же сам их отец-командир?.. Может, и он с ними вместе в поезде?

Но «отца-командира» в поезде не было: он в это время, предоставив свои доблестные части лихим молодым командирам, которые их и двигали к Москве, сам не терял «золотых деньков» и буйно кутил в Харькове.

Многим из нас стало обидно и горько. Но рассуждать и сетовать на это безобразие пришлось недолго, так как наш эшелон вскоре двинулся к Константинограду, где уже доблестно и успешно наступали наши гвардейцы. Задержали нас, впрочем, еще раз на каком-то малом полустанке, и задержали при этом надолго… Стояли мы час, другой, недоумевая и пытаясь связаться со штабом, чтобы получить дальнейшие распоряжения.

– Что же, пойдем дальше или нет?.. А то хотя бы дали возможность разгрузиться, чтобы кони могли отдохнуть на свободе!..

Но никакой связи со штабом установить так и не удалось, и где находилось высшее начальство, никто не ведал.

– Подождите, господа! – вдруг сказал решительный и быстрый Поморский. – Я сейчас… ведь так же продолжаться не может!..

Недолго раздумывая он приказал отцепить паровоз и, взобравшись на него, спустя минуту исчез, направившись по линии вперед, в целях розысков неизвестно где пребывавшего штаба.

Мы остались в вагонах ожидать «у моря погоды», переживая долгие и томительные минуты неизвестности на глухом полустанке. Люди понемногу