class="p1">Последнее, впрочем, было очень успешным и стремительным у большевиков, так как кони их не оставляли желать ничего лучшего и в значительной степени превосходили своими качествами большинство наших. Тем не менее полковник назначил две сотни для преследования противника, которые и помчались тотчас же по его следам.

Колония целиком оказалась в наших руках. Мы не без удовольствия осматривали чистенькие белые домики, от которых веяло миром, уютом и редкою аккуратностью, столь свойственною трудолюбивым немецким колонистам. Только последних мы нигде не находили: вся колония как бы вымерла, и из дворов к нам навстречу не выходили их хозяева…

Между тем на широкой улице поселка кипела жизнь и слышались громкие голоса наших удалых станичников, почувствовавших, наконец, возможность передохнуть и выспаться. Спешившиеся казаки разводили коней по дворам, тащили за собой тачанки и пулеметы, иногда добродушно переругивались, но в общем пребывали в самом радушном настроении, какое только и может быть у подлинных победителей… Кое-где на той же улице продолжали валяться в беспорядке трупы, тачанки и разбитые зарядные ящики…

Пока отсутствовал наш неутомимый Поморский, тотчас же по занятии нами колонии направившийся в штаб для выяснения обстановки, мы с Вольфом успели расквартировать всех конноподрывников, выбрав для них три больших и чистых двора. После этого я решил дать отдых и собственной персоне, до крайности переутомленной длительными переходами и пережитым нервным напряжением. Разбитость и слабость, явившиеся вполне естественной реакцией после недавнего подъема, были у меня столь велики, что я под конец едва добрался до кровати какого-то добродетельного немецкого супружества и тотчас же погрузился в забытье, отказавшись перед этим от всякой еды, несмотря на то что около двух дней не брал в рот никакой горячей пищи.

Не знаю, сколько времени продолжалось мое блаженное состояние… Во всяком случае, вероятно, очень недолго, потому что, когда я открыл глаза, безжалостно возвращенный снова к печальной действительности из мира моих прекрасных грез, – кругом стоял все тот же день, яркий и сверкающий, причем веселые солнечные блики на белой стене даже не переменили своих мест и окраски… Вернее всего, что я проспал не больше как несколько минут и, во всяком случае, менее получаса… А проснувшись от неожиданного грохота, раздавшегося над самой головою, я в первую минуту даже хорошенько и не понял, что вокруг меня происходит, и только когда этот грохот прозвучал вторично, прояснившееся сознание с грустью сообщило мне о моем возвращении к печальной и жестокой действительности…

Грохот, меня разбудивший, был не чем иным, как разрывом артиллерийского снаряда, пролетевшего над самою моей крышей и ухнувшего где-то совсем близко. За первым разрывом последовал второй, а затем снаряды полетели без счета, разрываясь между соседними домами…

Я понял, что на нас опять наползло все то грозное и жуткое, от чего я только на несколько минут отошел во сне… Вскочил, как встрепанный, как был без сапог, бросился к нашей части… На душе было тяжело, неладно и сложно…

С одной стороны, брала злость на все то, что изо дня в день творилось вокруг, не давая человеку ни минуты заслуженного отдыха, с другой стороны – хотелось сделать все возможное, чтобы не подвести своих соратников какою-либо оплошностью или разгильдяйством… Помню, что, устремляясь в эти минуты в одних носках по направлению к своим конносаперам, я первым делом думал… о двуколках с подрывным материалом, которые обязательно требовали самого тщательного укрытия от артиллерийского огня. А одна из таких двуколок в парной упряжке как раз торчала в эти минуты в воротах усадьбы добродетельных немцев, заграждая путь всему остальному… Что, если в нее не сейчас, то через минуту-другую угодит артиллерийский снаряд?!

И вдруг… И вдруг – это произошло не более чем через мгновение после этой мысли о торчавшей в воротах двуколке – раздался невыразимый треск – его себе может представить только тот, кто сам когда-либо переживал что-либо подобное, в воздух полетели обломки кирпича, комья земли и целые тучи пыли.

Меня кто-то невидимый буквально поднял на воздух и, сбросив с крыльца, дал возможность прийти в себя только в нескольких шагах от его ступенек. К счастью, я поднялся с земли почти без всяких ушибов, а когда осмотрелся по сторонам, то прямо глазам своим не поверил: неприятельская граната ударила в кирпичный столб от ворот и взорвалась не более как в трех шагах от ящика с нашим подрывным имуществом… Две лошади, впряженные в повозку, оказались сильно покалеченными, и первое, что мне бросилось в глаза, – это была густая струйка крови, стекавшая с тела одного из бедных животных на дорожную пыль… Но взрывчатые вещества остались невредимыми, что дало возможность благополучно остаться на месте не только заключавшей их повозке, но и всей немецкой усадьбе с ее временными обитателями. Иначе, взлетев на недосягаемую вышину, нам пришлось бы совершить бесплатное путешествие в разные стороны и, конечно, уже безвозвратно…

У наших коновязей тем временем метались испуганные кони, и бесцельно суетились отдельные люди, не знавшие, что предпринять и что делать… Но вот Вольф приказал выводить лошадей в огород и стал собирать своих людей, к которым присоединились и десятка два растерявшихся без своих офицеров казаков, одновременно поручив вахмистру Архипенко выяснить, в чем дело, и узнать, где находится командир полка. Когда вахмистр скрылся из виду, направившись исполнять поручение, я стал не спеша отходить с собранными людьми по старой дороге, стремясь где-либо найти людей, более осведомленных в неожиданно создавшемся положении…

На наше счастье, вскоре попался взвод казачьей артиллерии, широкой рысью обошедший находившийся впереди нас какой-то бугор и тотчас же снявшийся за ним с передков.

– Скажите, что же это происходит? – подскакал я к казачьему офицеру. – Что случилось?

– Теперь-то ничего, кажется, обошлось, слава богу, – ответил взволнованный есаул, соскакивая с длиннохвостой лошади, – а все пьянство виновато…

– Какое пьянство?

– Да такое… самое обыкновенное пьянство, с водкой и самогоном… Наши две сотни ушли преследовать противника, а в левых разъездах казаки достали где-то пойла и перепились… Ну и проглядели красных, которые проникли в колонию…

– Значит, это большевики стреляли?

– Конечно… Вышли на окраину и спокойно обосновались с артиллерией и пулеметами на нашем фланге… Открыли огонь прямою наводкой… На наше счастье, у них только смелости не хватило… а то могли бы всех нас обойти и захватить как кур во щи.

– Где же полк?

– Полк-то теперь в порядке… Прошел позади, закрытою балкой, и теперь хочет ударить в тыл красным…

Я повеселел и заговорил уже совсем другим тоном.

– У вас орудия, а у меня пулеметы… все же