Удивительно: когда со сцены несется мат-перемат, это — не пошлость, раз, и не агрессивное навязывание низких критериев, два. Это — чистое искусство, и оно безусловно нуждается в государственных дотациях. А когда со сцены говорят о том, что волнует сидящих в зале зрителей, — это безобразие, которое не должно получать государственной поддержки.

Да, драматург был представлен на фестивале «Смотрины» всего один, но при этом театры привезли в столицу самые разные спектакли, практически на любой вкус, и не найти в них совсем ничего хорошего можно было лишь в случае, если редакционное задание заключалось именно в том, чтобы изыскивать только плохое. Чистый жанр сейчас почти не встретишь. Вот и у Полякова многие пьесы представляют собой смешение драмы, мелодрамы, комедии и сатиры, и те из них, где драматический элемент перевешивает («Хомо эректус», «Одноклассница», «Как боги»), невозможно оставить без внимания — хотя бы потому, что во всех городах, где эти спектакли идут, они собирают полные залы.

В те ноябрьские дни 2015 года в Москве показали 12 спектаклей из Кирова, Пензы, Белгорода, Армении, Казахстана, Петербурга, венгерского города Кечкемет, Костромы и Симферополя: четыре постановки по пьесе «Как боги», три по «Одноклассникам», две по «Хомо эректус», а также «Левую грудь Афродиты», «Небо падших» и «Козленка в молоке», которые шли при полных залах. Такой интерес публики не понравился критикам. «Настоящая русская драматургия, — недоумевал Заславский, — как теперь выясняется, это — «Хомо эректус» Юрия Полякова, само название которой говорит за себя. Вряд ли это имел в виду министр (имеется в виду, естественно, министр культуры. — О. Я.), когда горевал, что очень не хватает нашим театрам современных пьес о нашей действительности».

Сталкивать своего эстетического оппонента с властью — излюбленный прием либеральной критики, но, к счастью, он не всегда работает. Мы уже отмечали, как переводится название пьесы Полякова, а также то, что постепенно она становится не столько остро современной, сколько отчасти исторической — о наших девяностых с нулевыми. Хочется заметить также, что настойчиво проводимую культурную политику по приучению отечественной публики к западному взгляду на театр трудно назвать успешной — зрителя по-прежнему больше интересует свое, родное и понятное. Не желая этого признавать, некоторые критики попытались представить дело так, будто зрителя на «Смотрины» заманили бесплатными билетами. Понять их можно: обидно, когда на спектаклях нелюбимого Полякова, даже привезенных из провинции, чуть ли не в проходах стоят, в то время как на пьесах его антагонистов полупустые залы, вовсе пустеющие после антракта. Впрочем, это, видимо, и не важно: режиссер-экспериментатор ставит спектакль для избранных, не для толпы.

Спектакли Полякова идут, конечно, не только по-русски: театр из Венгрии привез на «Смотрины» его пьесу на венгерском. Самому ему довелось побывать в Китае на спектакле по «Грибному царю», который давали на китайском языке. Этот же спектакль играют там и на русском. «Бегут на субтитрах иероглифы — и китайцы смеются! — вспоминает Поляков. — Потом ко мне подошел один местный житель, владеющий русским, и сказал: «Какой вы счастливый человек». Я говорю: «А что такое?» — «У вас в России, — объясняет, — можно со сцены обличать коррупцию». Я говорю: «Минуточку, у вас же расстреливают за коррупцию». Он говорит: «Да, у нас расстреливают, но обличать со сцены — нельзя». Я говорю: «А у нас нельзя расстреливать за коррупцию. А обличать публично — можно!».

В ноябре 2015-го поляковские «Смотрины» открыл МХАТ им. М. Горького спектаклем «Как боги», приехавшие на фестиваль коллективы практически ежедневно выступали на сцене театра «Модернъ», где гостей принимала художественный руководитель театра Светлана Врагова, а закрылся фестиваль спектаклем «Хомо эректус» в Театре сатиры. К закрытию здесь поначалу собирались показать премьеру новой сатирической пьесы «Чемоданчик» в постановке Александра Ширвиндта, но — не сложилось. Премьера состоялась вскоре, 3 декабря.

На фестивале «Смотрины» побывали многие знаменитости: писатели, политики, театральные и общественные деятели, и все они отмечали живую реакцию зала на происходящее на сцене, потребность общества именно в такой драматургии, в таком разговоре со зрителем.

О кипевших вокруг фестиваля страстях поведала в газете «Культура» Виктория Пашкова, внятно объяснив читателям, почему героем первых «Смотрин» стал именно Юрий Поляков:

«Русский театр всегда позиционировал себя кафедрой, с которой можно было не просто обратиться к зрителю, но и вступиться за униженных и оскорбленных. Именно драматург ставил перед жизнью то зеркало, которое, не ровен час, оборачивалось в его руках увеличительным стеклом. Сегодняшний театр зачастую сует нам либо генно-модифицированную классику в лице гомосексуалиста Гамлета и обернувшихся лесбиянками сестер Прозоровых, либо душевный стриптиз маргинала, гордящегося своей непохожестью. Создается впечатление, что люди с их реальными бедами и радостями нынешним драматургам мало интересны. На афишах московских театров современная российская пьеса присутствует в лучшем случае в виде «новой драмы», забравшейся куда-нибудь на чердак или в подвал, поскольку большой зал ей не по плечу. Список весьма ограничен: братья Пресняковы, Михаил Дурненков, Максим Курочкин, Иван Вырыпаев, Ярослава Пулинович, еще две-три фамилии. При этом худруки жалуются, что, кроме «новодрамовцев», ставить больше некого. А драматурги парируют — так вы у нас ничего другого и не берете. Мы бы рады, самим чернуха надоела… Замкнутый круг.

В провинции ситуация еще сложнее. Там зритель на «продвинутость» не претендует, на чернуху его калачом не заманишь. Однако театру нужно не только репертуар держать, но и на «Золотой маске» себя показать. Вот и ставят на малых сценах все тех же «дурненковых», поскольку иных на национальной театральной премии до последнего времени не жаловали. С экспертов словно берут подписку, мол, никакой традиционной ориентации. В эстетическом смысле, разумеется. А драматург — человек зависимый. Вот и лепит на скорую руку то, что предписано и будет востребовано если не «Маской», так хотя бы одной из множества «лабораторий» и «мастерских» современной пьесы. А то, что пьеса продержится в репертуаре театра сезон, максимум два — не беда. Казна не обеднеет.

Сегодня в искусстве (да и в нем ли одном) зачастую правят бал люди, воспринимающие определение «профессионал» чуть ли не как оскорбление. Для них свобода творчества базируется не на совершенном владении школой, не на знании законов и принципов своего ремесла, а на безудержном самовыражении, часто эти законы и принципы попирающем. Авторы, будучи не в состоянии выстроить сюжет, объявляют его анахронизмом. Не умея сочинить яркие диалоги, бегут с диктофонами на улицу и записывают перебранку бомжей у помойки. «Вербатим», понимаешь ли! Полноценная пьеса как литературный жанр выродилась в аморфный «драматургический материал».

Драматург испокон века был главной фигурой на театре. Он определял, что говорят с подмостков. Чтобы остаться «с веком наравне», каждый коллектив искал свою тему и своего драматурга, и тот придавал театру «лица необщее выраженье». Заметьте, выраженье, не гримасу. В одночасье вековая традиция пресеклась. Более того, она была подвергнута осмеянию, объявлена чуть ли не признаком дурного тона. Самым главным стало «как», вытеснившее «что» со сцены. Вряд ли это произошло само по себе — слишком большой властью над умами обладал русский театр. Шоковые пертурбации 90-х можно было вести, только отключив социальную функцию театра, а также отечественного искусства в целом, оставив ему на прокорм «услуги» развлечения и эксперимент ради эксперимента. Сегодня быть «в тренде» — значит делать кассу на эпатаже, например, отправляя Христа в бордель. Или бросать все силы на поиск бесцельной новизны. Такова программа многих художественных руководителей, превративших вверенные им сцены в источник пожизненной ренты. А современность? Слишком неудобные вопросы ставит сегодня время — начнешь отвечать, того и гляди без ренты останешься. Это тебе не партбилет по согласованию с ЦК КПСС сжигать.