Пусть схематично — насколько это возможно в рамках пьесы — драматург Поляков показывает нам, как расслоилось общество, заостряя наше внимание на «старой» русской — а на самом деле советской — интеллигенции, которой сложнее всего подстраиваться под новую жизнь. Автор сознает, что это — уходящая натура, а ей на смену идет поколение, не знающее той, прежней жизни и готовое верить любым мифам о русской истории вообще и о советской власти в частности. Одних сериалов с пугающей правдой про то время сколько наснимали — не пересмотреть. И в наше бескнижное время они вполне могут утвердить в сознании современников всю эту кривду как истину.

Чем более расшифровывают театральные критики свои претензии к драматургу Юрию Полякову, тем понятнее становится, что адресуются они не совсем к автору, точнее совсем не к нему. Так, Марина Токарева в «Новой газете» в статье под саркастическим заголовком «Спаситель сцены» свои претензии перечислила: жизнь в пьесах Полякова показана «плоская, густо бытовая, якобы комедийная» (первичные признаки сатиры, разве нет?), в то время как «у сатиры есть свойство подниматься над материалом, а не топить в нем зрителя» (вспомним хотя бы «Баню» Маяковского или «Зойкину квартиру» Булгакова, там ведь зритель просто парит над сценой), а здесь «не характеры — пародии, схожие друг с другом, как близнецы. И с кем спасать русскую цивилизацию — вот с этими обмылками режима?..» (Это уже, конечно, на совести критика, потому что «обмылки» — это наши современники, то есть мы с вами, а некоторые черты в характерах персонажей утрированы намеренно, чтобы у нас был повод посмеяться над собой.)

Валерий Печейкин в «Театрале» многое припомнил Полякову («это высмеивание священнослужителей, похабщина… никто из героев не состоит в счастливом гетеросексуальном браке, то есть налицо дискредитация традиционной семьи. И так далее», — язвил эксперт по поводу все того же спектакля «Одноклассники», который привезли на «Смотрины» из Казахстана), но главным — и признаться, неожиданным — упреком было то, что драматург, по его мнению, «перестал обновлять свой словарь… Его ухо не слышит того, что происходит сейчас с речью… Автор явно даже не гуглит, что происходит с языком». Интересно, сам-то уважаемый эксперт себя слышит? Или он считает, что герои на сцене должны изъясняться так же, как в обычной жизни? И что только «погуглив», человек может считать свою речь образцово современной? Стоит обратить внимание на тот факт, что несмотря на серьезные изменения, случившиеся в языке за 150–100—50 лет, сценическую речь героев Гоголя, Островского, Чехова, Горького, Булгакова, Эрдмана, Розова, Зорина, Володина, Вампилова мы воспринимаем без усилий, понимая все оттенки смыслов. Видимо, все дело в том, что истинный драматург обладает способностью, по выражению Полякова, «вербальным средним ухом» вылавливать из постоянно обновляющегося живого языка именно то, что останется в нем если не навсегда, то надолго, создавая, помимо прочего, языковую картину своей эпохи. И насколько точен его вербальный слух, покажет время. Например, многие «новодрамовские» пьесы конца 1990-х сегодня прочно забыты, а сочиненная тогда же комедия Полякова «Левая грудь Афродиты» сегодня переживает второе рождение.

Следует заметить, что пристального внимания столичной критики Поляков удостоился только в связи с театральным фестивалем «Смотрины» — первого за 30 лет авторского фестиваля в России, посвященного ныне здравствующему драматургу.

Как видим, претензии у критиков к драматургу Полякову встречаются самые неожиданные. Его упрекнули даже в том, что в новой сатирической пьесе «Чемоданчик» он вдоволь посмеялся над теми же новодрамовцами. Казалось бы, что в том такого? Разве не принято было в литературе подобным образом сводить счеты с идейно-эстетическими противниками (вспомним все того же Булгакова, к примеру)? Неискушенный зритель посмеется, если смешно, искушенный — понимающе усмехнется: мол, знаем, Юрий Михайлович, кого имеете в виду. И только оказавшийся не в своей тарелке критик станет пенять автору за «цветы зла»: на этом сатирическом газоне они, видите ли, неуместны.

Полякова попрекают за гэги и довольно смелые шутки с эротическим подтекстом — при том, что новодрамовские пьесы, которым откровенно противопоставлена его драматургия, порой целиком строятся на мате, физиологии и шутках ниже пояса, если не сказать — плинтуса. И при этом критики даже не задаются вопросом, почему тот же «Хомо эректус» идет в Театре сатиры при заполненном зале уже более десяти лет. Кстати, и названием спектакля, в переводе означающем «человек прямоходящий», попрекают автора критики-эстеты. Кто-то из них заметил, впрочем, что у рублевских жен принято было дарить друг другу и гостьям-подружкам билеты на этот спектакль. Что ж, это как раз вполне понятно: такой автор и видел свою задачу — находить отклик у зрителей всех сословий и социальных страт. По давней советской привычке Поляков не хочет делить зрителей на «чистых и нечистых», не гонится за успехом у публики, которая считает себя утонченной и интеллектуальной. Слишком многое нас теперь разъединяет. Пусть, хоть на время, объединит смех. И сопереживание.

Томас Манн недаром утверждал, что театр — это место, где толпа превращается в народ. Такое ощущение возникает и у зрителя, когда в конце спектакля «Хомо эректус» саморазоблачившиеся герои запевают песню про замерзающего в степи ямщика. И вдруг становится понятно, что каждый из них — и не стесняющийся в средствах для достижения своих целей бизнесмен, и его обманщица-жена, и беспринципный депутат, и продажный журналист, и его неприспособленная к жизни ученая подруга, и промышляющая проституцией студентка, и запутавшийся в своем классовом выборе рабочий, и интеллигентно-беспомощные старики-родители, и маленький мальчик, которого вскоре наверняка ушлют учиться куда-нибудь в Лондон, все они — тоже народ и объединяют их на первый взгляд незаметные, но чрезвычайно крепкие узы: генетическая память, общая история и общие герои. Пока еще объединяют.

Хорошие пьесы не пишутся по заказу. Вернее, если и пишутся, то не под каждый заказ. Материала, может, и хватает, но идею нужно прежде выносить, проиграть в голове сюжет, выстроить биографии и характеры героев. Лучше, кажется, получается, когда пьеса создается скорее для себя. Может, поэтому такой успех ожидал пьесу «Как боги», замысел которой появился у драматурга довольно давно. Хотя, если захочется, тут вообще-то есть к чему придраться. Кого-то утомляет назидательность героини, вдалбливающей собеседнику элементарные правила хорошего тона. Кому-то кажется странной история про нашего высокопоставленного дипломата, который решил сообщить о непорядках во внешней политике затеявшему с ним «откровенный» разговор подвыпившему «гаранту», пребывавшему в Китае с официальным визитом. Представить себе вышколенного дипломата, профессионально, не хуже разведчика, умеющего «читать» лица собеседников, который вдруг решает поговорить как на духу с прожженным политиком, довольно трудно. Правда, сам драматург утверждает, что знает подобные случаи, имевшие место в недоброй памяти «козыревский» период, когда получали отставку дипломаты старой советской школы, в отчаянии пытавшиеся открыть высокому начальству глаза на происходящее. С другой стороны, ведь не удивляемся же мы, что обдуманно молчаливый Молчалин вдруг делится своими тайными мыслями со смазливой горничной, которую намерен соблазнить.