Ну и дочь — с неустроенной личной жизнью — как постоянный рефрен в пьесах Полякова. И не только в пьесах — вспомним и романы: «Замыслил я побег…», «Грибной царь», «Гипсовый трубач»… Взрослая дочь, ее отношение к отцу и матери, ее желание заявить о своей самостоятельности, ее личная жизнь наконец — все эти темы явно продиктованы в том числе собственной биографией и приверженностью к реалистическому воспроизведению жизненных ситуаций. Дочь-невеста, фигурирующая в пьесах и романах, — это прорвавшиеся из подсознания опасения за судьбу единственной дочери в бурную эпоху, когда ломаются судьбы вполне взрослых и твердо стоящих на ногах людей. Извечное отцовское беспокойство, столь знакомое старшему поколению, — не только за дочь, но за будущее страны, видимо, и заставляло писателя многократно моделировать все возможные ситуации, а также характерные для нынешней молодежи типы поведения, обусловленные укладом современной жизни. И в пьесах, и в романах герой Полякова пытается установить диалог с взрослой дочерью — и в том не преуспевает… А в новом романе «Любовь в эпоху перемен» дочь вообще оказывается мнимой: и реальная дочь, носящая фамилию героя, но, в отличие от него, знающая, что он не является ее биологическим отцом, и девушка с фотографии, вдохновившая его на дорогие сердцу воспоминания и оказавшаяся в итоге совершенно посторонним человеком. Этот двойной обман — обман житейский и обман воображения — оказывается самым болезненным при подведении итогов пережитого.

Вот какие впечатления вызвал спектакль «Как боги» у театрального критика «Новых известий» Ольги Егошиной: «Надо отдать должное чутью постановщика — Татьяны Дорониной, которая поместила все действие под лазоревые небеса в виллу с мраморным балконом и заглядывающими в окно олеандрами. Поворотный круг нам открывает все новые обстановочные возможности театра: интерьеры в квартире отставного посла отличаются дворцовой роскошью. Актеры исправно меняют шелковые домашние халаты на вечерние платья и костюмы. Они эффектно подают выигрышные реплики («Когда денег много, добрым быть легко. А с тех пор как придумали виагру, все мужчины горячие… до смерти»). Красиво расшвыривают букеты по сцене и принимают изящные позы на неудобных диванах и креслах. И несколько хуже изображают драматические метания и страсти. Я совсем не пурист в своих театральных взглядах и вполне признаю, что публика любит вампуку, «слишком женатых таксистов», адюльтеры дам из высшего общества, любит Рея Куни и Юрия Полякова. Но я решительно не понимаю: при чем тут бедная русская духовность? При чем тут современная драма? И чеховские традиции…»

А вот как описала в соцсети свои впечатления от того же спектакля Татьяна Набатникова: «Во второй половине 70-х я жила в Новосибирске и заочно училась в Литинституте. Дважды в год на месяц мы приезжали в Москву на сессию, жили в общежитии на Добролюбова и каждый вечер «как скаженные» бегали по театрам. Купить билеты было невозможно, но нам давали в институте «проходки». Сидели на ступенях. Плакали, смеялись, восхищались — ну, известное дело, катарсис. Последние лет двадцать я не была в театре. Хватало самой жизни. Да и в театре времен «Золотой маски» можно было испытать разве что изумление. И вот вчера меня вытащили на спектакль Белгородского драмтеатра по пьесе Юрия Полякова «Как боги». Это было как возвращение в юность. Я плакала, смеялась, восхищалась, то и дело хлопала вместе с залом чуть не каждой реплике. Людей, умеющих написать пьесу, никогда не насчитывалось и десятка. Их надо носить на руках».

В своей публицистике и в интервью Поляков нередко рассуждает о том, что такое современный театр и каковы его задачи. Возможно, драматургу и необязательно теоретизировать — достаточно того, что он вкладывает свои мысли в уста персонажей, прокламирующих их со сцены. Но и его можно понять: регулярно бывая в московских театрах на модных постановках, он не может смолчать, видя, во что порой выливаются театральные эксперименты и как изгаляются над зрителем (и часто — над классикой) режиссеры-экспериментаторы.

Вот отрывок из интервью, которое дал Поляков в дни своего шестидесятилетнего юбилея корреспонденту «Вечерней Москвы»:

«Корр. Сегодня вошли в моду ремейки классических произведений — Михаил Шишкин написал продолжение «Анны Карениной», Борис Акунин — чеховской «Чайки». Но ведь зритель должен узнать и полюбить героев непосредственно во время спектакля, а не по памяти другого произведения.

Ю. П. Придумали это не современные драматурги, можно вспомнить Ануя «Троянской войны не будет», Стоппарда, который переделывал Шекспира. Этим занимался Евгений Шварц, который брал сказочные, бродячие сюжеты и на них строил свои пьесы. В принципе, почему бы и нет: взять вечный сюжет и дать свою трактовку. Но если ты за это берешься, то должен предложить такую версию, чтобы все ахнули. А все сидят и чешут репу: зачем? На мой взгляд, это постмодернистский ход от бедности собственных мыслей и чувств. Когда человек не знает, о чем писать, а писать хочется, поскольку он графоман, начинается браконьерство в классических лесах.

Корр. В Англии пьесы, которые определяют моральное состояние общества, носят термин — «state of the nation play». Их очень ценят, потому что они являются индикатором общественных настроений…

Ю. П. Настоящая драматургия выполняет функцию социального диагноста. При советской власти так оно и было. При всех проблемах с цензурой мы отлично знали, что «Гнездо глухаря», допустим, поднимает одни проблемы, «Покровские ворота» — другие. А, например, Вампилов в «Утиной охоте» диагностировал так называемое аутсайдерство. Театр — это и социальный психолог, и педагог, и врач. Конечно, он не может полностью заменять собой эти профессии, но ведь в правильной диагностике всегда уже заложен курс лечения. В том случае, конечно, если эта диагностика сделана с позиций наших традиционных ценностей, нравственности, патриотизма. Потому что когда я смотрю некоторые пьесы «новой драмы», я вижу, что люди, написавшие их, патологически не любят нашу страну, где им не посчастливилось родиться. Возникает вопрос: если ты так нас не любишь, зачем живешь среди нас? Пожалуйста, езжай в цивилизованные страны! Не едут. Там своих чудил хоть отбавляй. Не протиснешься.

Корр. Есть мнение, что русский репертуарный театр — «уходящая натура». Подозрительно веселые реформаторы вместо театров создают центры с ресторанами, кинозалами, магазинами, где можно хорошо провести время, выпить-закусить, потанцевать и при желании взглянуть на «Вишневый сад»…

Ю. П. Я против превращения театров в такие центры. Считаю это ошибкой. В Москве ведь не так много «намоленных» театральных мест, их можно пересчитать по пальцам. Зачем было строить центр на базе Театра Гоголя, если есть масса новых, экспериментальных площадок? Пожалуйста, иди на ровное место или возьми Дом культуры, как это сделал Швыдкой, который создал Центр мюзикла, но в основном занимается пропагандой западных «шедевров». Странная ситуация для бывшего министра культуры России. Впрочем, бывший министр иностранных дел Козырев служит в американской фармацевтической фирме. В Москве вообще что-то не то с руководством столичной культуры. Руководитель культурной сферы должен быть консерватором, потому что его задача — сохранить то, что есть. И уступать под напором новых форм. Когда же культурой руководит авангардист или постмодернист — это катастрофа, мы это уже имели в двадцатые годы. Тогда он возглавляет само-погром национальной культуры.