— Бумаги из того сейфа, что внизу? — спросил Пуаро.

— Да, мсье. Ее деловые бумаги.

— И они все были внизу в сейфе?

Его настойчивость заставила Элизу покраснеть.

— Я следовала наставлениям мадам, — повторила она и упрямоподжала губы.

— Так, это-то я знаю, — сказал Пуаро, улыбаясь. — Но ведьбумаг в сейфе не было. Не правда ли? Этот сейф слишком уж старый, даже любительмог открыть его. Бумаги хранились где-то в другом месте... Может, в спальнемадам?

Элиза мгновение молчала, затем сказала:

— Да, мсье. Мадам всегда делала вид перед клиентами, будтобумаги хранятся в сейфе, но на самом деле все находилось в спальне.

— Вы нам покажете, где именно?

Элиза встала, и мужчины последовали за ней.

Спальня — достаточно просторная комната — была такзаставлена богатой тяжелой мебелью, что негде было повернуться.

В углу стоял огромный старинный сундук. Элиза подняла крышкуи вынула старомодное платье из шерсти альпака, с шелковой нижней юбкой. Навнутренней стороне платья был глубокий карман.

— Бумаги хранились здесь, мсье, — сказала Элиза. — Онилежали в большом запечатанном конверте.

— Вы мне ничего не сказали об этом, когда я вас расспрашивалтри дня назад, — резко, с нескрываемой обидой и злостью сказал Фурнье.

— Я прошу прощения, мсье. Вы спросили меня, где бумаги. Яответила вам, что сожгла их. Это была правда. А где хранились эти бумаги мнеказалось неважным.

— Верно, — сказал Фурнье. — Но вы-то понимаете, мадмуазельГрандье, что бумаг сжигать не следовало?

— Я повиновалась приказаниям мадам, — угрюмо ответила Элиза.

— Знаю, вы старались делать все как можно лучше, — сказалФурнье успокаивающе. — А теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня оченьвнимательно, мадмуазель: мадам убита. Возможно, что ее убил кто-то, о ком оназнала нечто позорное. И это «нечто» могло заключаться в бумагах, которые вы сожгли.Я хочу задать вам один вопрос, мадмуазель. И отвечайте на него не раздумывая.Возможно, — а по-моему, это и вполне вероятно — вы просмотрели бумаги, преждечем отправили их в огонь. Если это так, то никто не станет ни упрекать, нипорицать вас. Напротив, любая информация, которую вы получили из этих бумаг,может сослужить огромную службу полиции и будет иметь решающее значение дляпредания убийцы правосудию. Поэтому, мадмуазель, не бойтесь сказать правду.Смотрели вы бумаги перед тем, как сжечь их?

Элиза дышала прерывисто, с напряжением. Она подалась впереди упрямо повторила:

— Нет, мсье. Я ни во что не заглядывала. Я ничего не читала.Я сожгла конверт, не снимая печати.

Фурнье мрачно смотрел на нее минуту-две, затем,обескураженный, отвернулся.

— Жаль, — сказал он. — Вы действовали честно, мадмуазель, новсе же очень, очень жаль. — Он сел и вытащил из кармана записную книжку. —Когда я допрашивал вас раньше, мадмуазель, вы сказали, что не знаете именклиентов мадам. А сейчас говорите о том, что они хныкали, протестовали...Значит, кое что вы знаете о клиентах мадам Жизели?

— Сейчас объясню, мсье. Мадам никогда не называла имен. Онаникогда не обсуждала свои дела. Может же быть такая замкнутость свойственна человеку,не так ли? Но отдельными восклицаниями она высказывала свое мнение, делалазамечания. Порою, очень редко, правда, мадам разговаривала со мной, будто самас собою.

Пуаро весь обратился в слух.

— Если бы вы привели пример, мадмуазель... — попросил он.

— Погодите... Ах, да!.. Ну, вот, например, приходит письмо —Мадам вскрывает его. Смеется коротким, сухим смешком. И говорит: «Вы хнычете иплачетесь, моя дорогая леди. Ничего, все равно вам придется платить». Илиобращается ко мне: «Какие глупцы! Ну и глупцы! Думают, я стану ссужать имбольшие суммы без гарантии! Осведомленность — вот мои гарантии, Элиза!Осведомленность — это власть!» Примерно так она и говорила.

— А вы видели когда-нибудь клиентов мадам?

— Нет, мсье, очень-очень редко. Понимаете, они приходилитолько на первый этаж, и чаще всего после наступления сумерек.

— Была ли мадам в Париже перед поездкой в Англию?

— Она возвратилась в Париж только накануне, в полдень.

— А куда же она ездила?

— В течение двух недель она была в Довиле, в Ле Пине, наПари-Пляж и в Вимере — ее обычное сентябрьское турне.

— Теперь подумайте, мадмуазель, не говорила ли она вамчего-нибудь такого, что могло бы оказаться для нас полезным?

Элиза немного подумала. Затем покачала головой.

— Нет, не припоминаю, мсье, — сказала она. — Ничего такогоне могу припомнить. Мадам была в настроении. Сказала, что дела идут хорошо. Еетурне было доходным. Затем велела мне позвонить в «Юниверсал эйрлайнз компани»и заказать билет на завтра на самолет в Англию. Билетов на утро уже не было, ноона получила билет на двенадцатичасовой рейс.

— Она не сказала, зачем летит в Англию? Какие-то срочныедела?

— О, нет, мсье. Мадам довольно часто отлучалась в Англию. Опоездке обычно сообщала мне накануне.

— В тот вечер у мадам были клиенты?

— Кажется, кто-то был. Но я не уверена, мсье. Жорж,возможно, знает лучше. Мне мадам ничего не сказала.

Фурнье вытащил из кармана фотографии — в большинствемоментальные снимки свидетелей, выходивших от следователя.

— Узнаете ли вы кого-нибудь из них, мадмуазель?

Элиза взяла снимки, просмотрела все по очереди, покачалаголовой:

— Нет, мсье.

— Тогда придется спросить у Жоржа.

— Да, мсье. Но, к несчастью, у Жоржа неважное зрение. Ажаль...

Фурнье поднялся.

— Ладно, мадмуазель, мы уходим. Но вы совершенно уверены,что ни о чем, абсолютно ни о чем не позабыли упомянуть?

— Я? Но... Но что же это может быть? — встревожилась Элиза.

— Все понятно, пойдемте, мсье Пуаро? Прошу прощения, вычто-то ищете?

Пуаро действительно бродил по комнате, рассеянно ища что-то.

— Да, — сказал Пуаро. — Я ищу то, чего здесь нет. Я не вижуздесь ни одной фотографии! Где фото родных мадам Жизели? Членов ее семьи?