Среди тех, кому в те дни повезло чуть больше, чем всем остальным, была Стелла Кюблер и ее мать Тони Гольдшлаг. Утром 27 февраля, услышав шум грузовиков, приближающихся к заводу, где они обе работали, женщины решили спрятаться в подвале. Там они переждали бурю. Когда грузовики уехали, женщины вышли из укрытия и покинули фабрику, показав охране своё рабочее удостоверение той стороной, на которой не было буквы «J» – она ставилась на документы евреев. Отчасти можно сказать, что их спасла внешность – обе женщины были блондинками, а у Стеллы вдобавок были голубые глаза. Охранники ничего не заподозрили. Это была большая удача, потому что семья Гольдшлаг жила на нелегальном положении ещё с лета 1942 года – тогда им тоже удалось бежать, а знакомый выправил им поддельные документы.

Так что после февраля 1943 года Стелла и её мать продолжили вести жизнь «подводных лодок». Так удалось прожить весну, а возможно, и часть лета. Но все хорошее заканчивается. Гестапо вышло на их след – и в жизни Стеллы началась новая страница. Крайне мрачная, крайне болезненная и удивительно отвратительная. Но чтобы рассказать о ней, придётся немного отмотать историю назад и рассказать о самой Стелле.

Стелла Гольдшлаг родилась в Берлине в 1922 году в весьма обеспеченной и сильно ассимилированной еврейской семье. Это было время бурных неурядиц для Веймарской Германии: страну захлестывала гиперинфляция, политики метались между нуждой в иностранных займах и необходимостью выплачивать огромные репарации странам-победительницам Первой мировой.

В стране было неспокойно – политические манифестации и забастовки вспыхивали в разных частях страны; год спустя в Мюнхене нацисты во главе с Гитлером и генералом Людендорфом организовали Пивной путч, а коммунисты, ведомые Эрнстом Тельманом, попытались захватить власть в Гамбурге. Обе попытки провалились – к счастью для властей. Но они служили четкими сигналами поляризованности германского общества, его нестабильности и неустойчивости всего послевоенного социального порядка.

Берлин в те годы был подходящим местом для того, чтобы следить за свежими веяниями моды. Столица Веймарской Германии была настоящим метрополисом; городом, находившимся на авангарде перемен – здесь находилось место и для откровенных кабаре, и для авангардных художников, музыкантов и писателей. Здесь зажигались звёзды кинематографа, здесь бурлила общественная жизнь, совершалась сексуальная революция. Все это было весьма непривычно для Берлина: обычно в континентальной Европе жизнь бурлила в Париже, но после войны Берлин ненадолго получил пальму первенства. Перемена была непривычной ещё и потому, что до войны Берлину на такое не приходилось и рассчитывать: кайзер Вильгельм всегда раздражался, что его многочисленные родственники из британской королевской семьи, навещая континент, всегда первым делом ехали в Париж, а не в Берлин, который им казался скучным городом, с малым количеством развлечений и невыразительной архитектурой.

Значительная часть евреев, живших в Германии до 1933 года, принадлежала к среднему классу – и это не только давало им возможность приобщаться к мировой культуре и комфорту современного города; многие из них были напрямую заняты тем, что создавали новые произведения культуры и двигали Берлин вперёд. Придя к власти, нацисты начали постоянно выпускать пропагандистские заявления, в которых клеймили культуру Веймарской Германии как «еврейскую». Для нацистов это был и пропагандистский трюк, позволявший провозгласить наступление новой эры, и способ обратить общественное мнение против евреев, которые, по словам нацистов, мечтали о разрушении немецких традиций и культуры. Пропагандистская мишура нацистского режима, искавшего еврейский заговор везде, где только можно, нас не очень интересует. В отличие от положения, которое занимали до 1933 года семьи вроде той, в которой родилась Стелла.

До прихода нацистов в Германии жило около 600 тысяч евреев – и еще значительное количество (цифры варьируются от 130 до 600 тысяч) ассимилировавшихся евреев, порвавших со своими корнями и религией. И многие из них (по разным оценкам – до двух третей) были представителями среднего класса и буржуазии. Меньшую часть представляли в основном Ostjuden – евреи, переселившиеся в Германию из местечек Восточной Европы и с территории бывшей Российской империи.

Это неудивительно – на протяжении многих поколений евреи в Германии жили в городах и в основном работали в тех сферах, которые христиане находили недостойными – искусство, банковское дело и торговля. Хотя после объединения Германии в 1871 году большая часть легальных ограничений на профессиональную деятельность для евреев была снята, но за 50 лет далеко не все успели перестроиться – тем более что у многих не было никакой экономической мотивации заниматься чем-то другим.

Около 60 % евреев в Веймарской Германии работали в сфере торговли и финансов (около 80 % больших и сетевых магазинов в стране принадлежали предпринимателям-евреям; равно как и самые известные магазины Берлина), банковском деле. Гораздо меньше евреи были представлены в германской промышленности – вероятно, это одна из тех причин, по которым среди 10 богатейших людей Германии того времени был лишь один еврей – барон Максимилиан фон Гольдшмидт-Ротшильд.

И, конечно, евреи были чрезвычайно успешны в любой культурной деятельности: из шести самых успешных театральных драматургов той эпохи трое были евреями (Эрнст Толлер, Карл Штернхайм, Франц Верфель); Макс Либерман был самым известным немецким импрессионистом своего времени; Фриц Ланг и Эрнст Любич снимали на студии UFA ярчайшие картины своего времени и соревновались с Голливудом; Арнольд Шёнберг, Курт Вайль и Бруно Вальтер были крупнейшими музыкальными авангардистами; в литературе царили экспрессионисты – и среди них были Альфред Дёблин, Стефан Цвейг и Якоб Вассерман.

Евреи, активно участвовавшие в немецкой культурной жизни в 1920-е годы, обогащали её, делали её интереснее и глубже. Музыканты, писатели, режиссеры и драматурги были всемирно известны. Тем не менее ни в коем случае не стоит принимать на веру нацистские измышления о том, что в культурной жизни Германии доминировали исключительно – это как раз та самая неправда, о которой Геббельс говорил, как о необходимом ингредиенте для идеальной пропаганды. Ни один из экспрессионистов не мог соперничать в популярности с Томасом Манном, а левые драматурги – с Бертольдом Брехтом; Хиндемит и Гропиус в музыке были не менее авангардны чем Шёнберг. Но и отрицать, что у евреев в Веймарской Германии было свое место, свой голос, свое положение – попросту невозможно.

Стелле и её семье повезло – Гольдшлагов почти не затронули бури и кризисы германских «ревущих двадцатых». Её отец, Герхард Гольдшлаг родился в богатой семье – его отец был адвокатом. Мать Стеллы, Тони Гольдшлаг, выросла в Кракове, но ещё в юности переехала в Берлин, где стала концертной певицей. Большой славы она не достигла, но была достаточно известна. Родители души не чаяли в Стелле и заботились о ней как о маленькой принцессе.

В годы, предшествовавшие приходу нацистов к власти, отец Стеллы занимал довольно ответственный пост – он был шеф-редактором берлинского офиса французской кинокомпании Gaumont; его главной сферой ответственности были отбор и подготовка новостных репортажей, которые показывались в кинотеатрах перед киносеансами. После 1933 года нацисты стали требовать увольнения евреев с руководящих постов, но Герхарду удалось продержаться до 1935 года – спасало то, что Gaumont была иностранной компанией. Но в итоге и она уступила давлению.