ну-ка, взмывай!» Или даже нечто вроде понукания лошади: «Ну же, ну же – давай, милая!»

Конечно, если посидеть-подумать – наверняка у каждого придумается что-нибудь ещё и перевести это по-другому. Но ведь и к Марковой тоже особо не придраться – буквально-то она всё перевела! Модуль стиха восстановлен. Как же теперь вдохнуть в него ещё и душу? Вот вопрос… Но идём дальше.

Фудзи-но яма…

На японский слух – звучит весьма загадочно. Тут, вообще, сразу следует оговориться: «Фудзияма» в Японии не говорит никто. Правильно – либо Фудзисан, либо просто Фудзи. Да, в принципе иероглиф «гора» читается либо «сан», либо «яма», но – не в этом случае. Так когда-то прочёл кто-то неграмотный, да так и увёз это с собой в какую-нибудь Португалию, откуда этим ложным названием заразился весь западный мир.

Мало того, это китайское чтение «сан» – омоним уважительного суффикса «господин». Отчего прочтение «Фудзи-сан» воспринимается ещё и как «господин Фудзи», то есть гораздо учтивей – и даже, что важно, патриотичнее.

При этом – именно «господин», а не «госпожа». Во многих японских фольклорных легендах и преданиях Фудзи выступает как некий старец или самурай, седовласый путник, который присел отдохнуть – да так и застыл, задумавшись о вечных вещах. Поэтому и я в своих переводах всегда склоняю Фудзи в мужском роде: «старый Фудзи», «вечерний Фудзи» и так далее.

То есть, подчеркиваем: «Фудзияма» говорить нельзя, это смешанное японо-китайское чтение, которое режет японцу ухо.

А вот «Фудзи-но-яма» – так сказать можно, хотя и звучит непривычно. Потому что притяжательная частица «-но» – это как английский апостроф «‘s». Что-то чему-то принадлежит. Чья-то гора. Гора кого-то по имени Фудзи… Кого же?

Или речь о духе горы? Так, может, пока эта улитка ползёт, она разговаривает с Духом горы Фудзи? И как раз он-то ей и советует – «Ну, милая, давай ещё поднажми»?

И, конечно, последняя строка – это указанная цель, достижение Вершины. До которой она, конечно, взбирается по-улиточьи. Но с точки зрения горы, в масштабе тысячи лет – это же всё равно что взмывает! И как раз здесь, в последней строке, Вере Николаевне стоит отдельно поаплодировать: этот «медленный взлёт» ей решительно удался.

Интересная, особая связь с этим трёхстишием у нас получилась через братьев Стругацких. Их роман «Улитка на склоне», в котором это трёхстишие выступает эпиграфом, в переводе на японский так и называется: «Соро́-соро́ ноборэ́, катацумури». То есть – «Взмывай потихоньку, улитка!»

Вот такой получился литературный бумеранг… Будто эхо нашего голоса отразилось от склонов седого Фудзи.

* * *

Итак, чтобы написать хорошее хайку по-русски:

1. Будьте предельно кратки, это я уже объяснил на примере «бултых».

2. Забудьте любые «как», «будто», «словно», «вроде», любые уподобления из цикла “it’s like” – все эти «костыли» в настоящей поэзии не работают, а в хайку и подавно.

3. Забудьте о названиях ваших чувств – «мне плохо, мне грустно, мне тяжело». Создавайте эмоцию, но не называйте её.

4. Находите небанальное киго́ – «сезонное слово». И хотя в последнее время это сезонное слово начало гулять из начала в конец строфы, а то и вовсе исчезать, – больше половины сочинителей нынешних танка и хайку всё-таки этот канон соблюдают. Другие, впрочем, уже обходятся без киго, находят что-то взамен. Но если вы придумаете новое, не заезженное веками киго – это всегда интересно, так что дерзайте.

5. Если вы пишете по-русски – постарайтесь обойтись без японских слов, не спекулируйте на Японии. Создавайте свои образы, иначе это звучит фальшиво и никем всерьёз не воспримется. Пример дурного хайку (взято навскидку из интернета):

Тайфун миновал…

Видишь, сияет солнце?

Сядем на рикшу!

No further comments, как сказали бы англичане.

Из отличных же примеров хайку, сочинённых на русском, с удовольствием приведу трёхстишие Вячеслава Васильева (ученика А. Андреева, кстати говоря):

Бабье лето…

Над уличным проповедником

Смеются дети.

Смотрите, сколько слоёв:

Бабье лето – очень небанальное «сезонное слово». Плюс – косвенная отсылка к женской, любовно-романтической теме (а то и к даме определенного возраста).

Над уличным проповедником – то есть это монах, который без женщин живёт, в своей жизни обходится как-то, да только зачем? Детям это смешно…

Смеются дети – которые рождаются от тётенек и дяденек. Смотрите, сколько тем и намёков пересекается, перетекает из одного в другое. Мне кажется, такому русскому трёхстишию японцы похлопают с удовольствием!

Если удачно переведут, разумеется.

Следящая за порядком изнутри

Исторические роли японской женщины

Какой сегодня представляют на Западе японскую женщину?

В целом, имиджа у неё как минимум два. Причём – диаметрально противоположных.

В глазах человека образованного, знакомого хотя бы с основными образцами классической японской культуры, японская женщина – это, прежде всего, хранительница очага, внимательная жена и заботливая мать.

А в глазах, скажем так, человека, воспитанного на штампах поп-культуры, японская женщина куда больше ассоциируется с тем, что принято называть «гейша», – явлением, которое на Западе зачастую трактуют весьма ошибочно, очень часто задевая этим самих же японцев.

Впрочем, обе эти крайние трактовки сходятся в одном: для западного человека японская женщина – некая молчаливая овечка, лишенная в обществе голоса и многих прав, обычных для японцев-мужчин.

Насколько корректен такой образ в сравнении с реальностью? И было ли так всегда?

Взгляд в японскую историю показывает: нет, так было не всегда. И вообще всё далеко не так просто. Как у всякого клише, у этого образа есть как своя предыстория, так и обратная, «зазеркальная» сторона.

Добуддийская древность

Начнем с того, что в Древней Японии женщина обладала гордым и весьма высоким статусом. Даже главное японское божество, Аматэрасу, управляющая всеми остальными божествами, – женщина, в отличие от западных верховных богов вроде Зевса, Осириса или Одина. Ибо в древности японцы искренне полагали, что именно женщины наделены особой, сверхъестественной силой, позволяющей людям общаться с небожителями.

Мало того: древняя японская история насчитывает более десятка императриц, которые реально и подолгу управляли страной. Так, женщины-правители периодов Асука-Нара (VI–VIII вв.) создали в Японии целую государственную программу для превращения буддизма в официальную идеологию. Само строительство буддийских храмов в стране началось в 594 г. по приказу императрицы Суйко. Её же, кстати, называли еще и «верховной жрицей» за активную роль «посредника между богами и людьми».

Заметим: особенно активно Суйко пропагандировала «Сутру о Вималаки́рти». В этой сутре содержится один из важнейших для махаяны постулатов – о том, что женщина также способна достичь состояния Будды, не изменяя свой пол.