* * *

На следующий день мы встретились у монастыря иеронимитов. Час был ранний, улицы пустынны. Гектор спросил:

– Все нормально?

Я кивнула и быстро заговорила, пытаясь скрыть внезапное волнение:

– Думаю, это одно из самых прекрасных зданий во всем мире.

Мы пошли вдоль галереи, разглядывая резьбу. На каждой арке, на каждой колонне мастера изобразили разные сюжеты: лица, искаженные мукой, и лица божественные, гирлянды цветов и фруктов, мифических и настоящих животных. На каменных стенах и полах создавалась удивительная игра света и тени. Мы провели в монастыре пять часов, а Гектор не переставал находить все новые и новые кадры. Я бродила рядом, делала записи. Во внутреннем дворе разбит садик в средиземноморском стиле: пересекающиеся тут и там аккуратные дорожки, обсаженные низким кустарником, треугольные площадки, засыпанные гравием.

– С меня тарелка мидий, – напомнил Гектор.

Заведение было небольшое; снаружи и не скажешь, что ресторан. Гектор заказал мидии и бутылку белого вина. Нам принесли хлеб, оливки и соусник с оливковым маслом.

– Я теперь могу и в Порту поехать. – Он отломил кусочек хлеба.

– Отлично. Твой агент не знала, сможешь ты или нет.

– Она перенесла кое-какие съемки. Это ведь большой проект?

– Да, на целый год – обзор объектов наследия ЮНЕСКО. Только европейских.

– Так у тебя будет много работы…

Принесли горшочек с дымящимися мидиями и две глубокие тарелки. Гектор положил мне горку темных мидий и залил молочно-белым соусом.

– Чеснока – полно, как раз, как я люблю, – заметил он.

– Я тоже. Хотя есть у меня такая английская привычка – переживать по поводу запаха.

– Он полезный.

– Знаю. Но если есть много, то кажется, что весь организм пропитывается чесноком, а для нас, чопорных англичан, это чересчур.

– Ты ведь наполовину португалка?

– Да, по маме. В том, что касается еды, я вся в нее.

Мы сосредоточенно поглощали мидии, и между нами вырастала горка пустых раковин.

– А ты работаешь за границей? – спросила я.

– Да, в Испании довольно часто, порой в Бразилии.

– Нравится работать в других странах?

– Нравится, но мне и монастырь сегодня понравилось снимать, хотя его снимали до меня тысячу раз. Как подумаешь про этих резчиков – каждый создавал собственное, уникальное, произведение. Приятно, наверное, знать, что твой труд останется и после тебя.

– Да, твой собственный памятник… Вчера, увидев того старика, я невольно вспомнила свою бабушку. Когда я приезжаю, часто о ней думаю. Довольно грозная была бабуля.

– О, и у меня такая была.

– Правда? Моя почитала святых, особенно Антония Лиссабонского. Рассказывала мне на ночь истории. Отнюдь не про принцев, обратившихся лягушками. Она рассказывала про святых, про то, как они сражались с дьяволом, о телесных искушениях.

Гектор засмеялся.

– Такие занятные выражения употребляла… говорила внушительно так: «Антоний Лиссабонский был молотом еретиков!» Я не понимала, что это значит, но побаивалась.

– А моя бабушка, которая, уверен, отлично бы поладила с твоей, имела пунктик насчет пап. Складывала пазлы с изображением пап, а они очень трудные – из-за белых одеяний.

Теперь мы оба смеялись. С Гектором было очень легко.

Рот у него красивый, а чуть неровные зубы только добавляли ему привлекательности.

* * *

Он сел на мотоцикл, я помахала вслед и пошла домой. Было жарко и тихо. Народ отдыхал после обеда. В соседнем от дома переулке я набрела на небольшую часовню. Вечерний свет скользил по стенам, придавая зданию прелестный нежно-золотистый оттенок. Мне захотелось зайти внутрь. Взявшись за кованое железное кольцо, я толкнула тяжелую дверь и вдруг поняла, что не могу перешагнуть порог. Сердце дрогнуло; перед внутренним взором предстал, как живой, дьявол: черное тело, чешуйчатые ноги с копытами, на оскаленной морде с мутными черными глазками – выражение крайней злобы.

* * *

На следующее утро я приехала на вокзал, чтобы отправиться в Порту. Гектор, как мы и договорились, ждал меня в кафе – читал газету и пил кофе. Его черные кудри разметались. Когда я вошла, Гектор встал и шагнул навстречу. Наше дружеское объятие переросло в страстное, и во время поцелуя я ощутила вкус кофе на его губах.

Июнь

Она уехала в Португалию, изучать свои драгоценные объекты. Вернется не раньше следующей недели.

С той минуты, как я увидела книги Маркуса, его чертежи, мне еще сильнее хочется увидеть его самого. Я теперь думаю, что все может быть. Он не такой, как другие мужчины. Если уж затаил чувство глубоко в душе, то это навсегда, а ведь когда-то он называл меня любовью всей своей жизни…

* * *

Я позвонила ему на работу. Он работает в архитектурной фирме в Кларкенуэлле, в центральном Лондоне. Взявшую трубку секретаршу попросила сказать, что звонит Хейя. Маркус ответил сразу же; говорил по-фински.

– Я все гадал – позвонишь ты или нет, – настороженно произнес он.

– Думаю, нам стоит встретиться.

Долгая пауза.

– По-моему, это лишнее.

– Я хочу знать, как ты живешь. Ты счастлив, доволен? Как твоя работа? Приходи ко мне, пообедаем. У меня новая квартира, окна прямо на реку, хочу показать тебе, узнать твое мнение.

Опять долгая пауза. Удачно ли я выбрала момент?

Он согласился прийти на следующий день.

* * *

Я ушла с работы после обеда и стала готовиться. Надела маленькое черное платье, распустила волосы. Маркусу всегда нравилось, когда я их распускала. В университете он поддразнивал меня, что я вечно заплетаю косу.

Я живу в высоком доме у Блэкфрайарского моста. Жилая зона в моей квартире – одна огромная комната с высоким потолком.

Когда зазвонил звонок, я затрепетала от нетерпения и ничуть не меньше – от страха. Мы не виделись семь лет. Насколько я изменилась?

У меня хватило сил открыть дверь и произнести:

– Добро пожаловать, дорогой.

Войдя, он не поцеловал меня.

– Столько лет прошло, Хейя…

Маркус повзрослел. Вокруг глаз и губ появились морщинки, которых раньше не было. Он вошел в комнату, неспешно огляделся. Пол у меня выложен плитами светлого известняка, стены – цвета слоновой кости, кроме задней, матово-серебристой. А стена, выходящая на реку, – вся из стекла, так что в солнечные дни становится похожа на светящийся экран. Интерьер я стараюсь не загромождать – два светло-серых дивана, и все. На задней стене мозаика моей собственной работы. Она изображает гигантскую морскую раковину и выложена из кусочков стекла и ракушек – зеленых, голубых и перламутровых. Слева – кухонная зона: длинная стойка, а перед ней – буфеты из светлого дерева.