– Ты стал даже хуже. – Элспет отпивает еще джина. – Научился юлить и манипулировать. Когда ты не мог контролировать свою злость, ты хотя бы честным был.

Фрэнк Бегби делает еще один глубокий вдох и понижает голос:

– Значит, если б у меня планка упала и я бы тут все разгромил, – он окидывает взглядом уютную комнату, – то я бы тогда был честным? А если я пытаюсь обсуждать с людьми вопросы, то я, значит, псих? Какой-то ты бред городишь, Элспет, – пренебрежительно фыркает он, показывая на бухло, стоящее на журнальном столике между ними. – Это большой бокал джина, лапа. Может, тебе попридержать коней? Достойная доча своего старика?

Эти слова задевают Элспет за живое. Одно дело – самой сознавать, что многовато пьешь, но совсем другое – когда кто-нибудь открыто на это указывает. Она думает про Грега: насколько он просекает? Мальчишки – уж точно нет…

Она поднимает голову и видит, что брат смотрит на нее так, будто прочел ее мысли. Возможно, Франко наводил ужас, когда взрывался, но страшнее всего был, когда затаивал злобу и держал порох сухим. Это скрытое закипание никогда не затягивалось надолго: у него не хватало сил помешать извержению расплавленной злобы, но, похоже, теперь он этим искусством овладел. В глазах Элспет он от этого еще опаснее. В воздухе повисает угроза. Элспет никогда не чувствовала такого от Фрэнка сама, хоть и видела, как он измывался над другими членами семьи – над тем же Джо.

Фрэнк поднимается и, встав над ней со странной улыбкой, нарушает молчание:

– Хотя если б ты была малехо побольше довольна своей житухой, то, может, так много бы не бухала. Просто предположение, – говорит он, плавно превращаясь в беспардонного американца, и уходит к себе.

Труба из «Теско» на тумбочке показывает теперь 100 % заряда, но Франко не может ее разлочить.

– Атас, – говорит он сам себе, делая глубокий вдох, и решает расслабиться, полежав на кровати и почитав «Заводной апельсин» на своем киндле.

Он вспоминает, как в молодости смотрел по нему кино. Чтение – это борьба, но она приносит моральное удовлетворение, когда мозг превращает пульсирующие значки в звуки, а затем в ритмы у него в голове. «Не читай книги, а пой», – такой прорывной совет дал ему спец в тюрьме.

В дверь стучат, и входит Грег.

– Слышал, вы с Элспет… мм, короче, по-моему, все мы немного на взводе перед похоронами…

– Угу.

– Мальчишки у моей мамы. Поужинаешь с нами? Я курицу пожарил.

– Ништяк, – говорит Франко, вставая. Он не особенно жаждет общения, да и вторая порция жареной курицы его не возбуждает, но сегодня он сжег кучу калорий, так что еще раз поесть не повредит.

Обстановка за столом напряженная. Франко смотрит на Элспет и понимает, что она ужралась. Бутылка белого вина уже почата. Грегу достанется максимум один бокальчик – и то, если повезет. Вдруг сестра распускает нюни, закрывая ладонью глаза.

– Божечки… – тихо говорит она.

– Милая… – Грег обнимает ее. – Все нормально?

– Нет! Не нормально! Больше нет моего племянничка, Шончика, – тяжело вздыхает Элспет, убитая горем. Потом поворачивается к Фрэнку и печально говорит: – Помню, еще молоденькой, я так радовалась и гордилась, когда вы с Джун принесли его из роддома.

Франко молчит. Он вспоминает то время – как раздражал кипиш, который подняли Элспет с его матерью. «Лялечка то, лялечка сё». Приходилось со злобой констатировать, что его жизнь теперь кончена и его заменит вот этот ребенок. Тогда-то он и врубился, что им манипулировали, что беременность и рождение малыша выражали (несбыточную) надежду Джун и его матери на то, что он изменится. Думая о Вэл Бегби, Франко жалеет, что не успел свозить ее в Санта-Барбару, познакомить с дочерьми. Не успел показать ей, что все наконец наладилось, как он обещал все эти годы, наполненные полуночными полицейскими облавами, звонками из камер, явками в суд и унылыми ритуальными хождениями на свиданки. Но Вэл тогда была уже на последней стадии рака: она успела лишь бегло познакомиться с Мел и увидела пару фоток новорожденной Грейс.

– Но тебе-то начхать! – орет на него Элспет. – Тебе всегда было начхать!

– Элспет, это уж точно ни к чему, – перебивает ее Грег.

– Я пытаюсь выяснить, что произошло, – говорит Франко. – Значит, мне не начхать.

– Угу, но тебе начхать на него, – буйствует Элспет. – Ты его не знал! Он был славным пареньком, Фрэнк, классным ребенком, пока не попробовал наркотики, – заявляет она, почти задыхаясь. – Всем улыбался и так здорово, громко смеялся. Как же его, блядь, жалко! А тебе, папане, сука, не жалко? – не унимается она. – Скажи мне! Скажи, что тебе жалко!

– Ты чё? Издеваешься? – Глаза Франко превращаются в морщинистые щелочки. – Мы не виделись пять лет, и ты хочешь, чтоб я тут сидел и распинался перед тобой, что я чувствую после убийства своего сына, когда завтра похороны? Та никогда такого не будет, – категорично заявляет он.

– Элспет, – умоляет Грег, – это же сын Фрэнка. Люди по-разному переживают скорбь. Прошу тебя, прояви чуточку уважения. Давайте просто поможем друг другу с этим справиться.

– Но он же никогда даже не пытался им помочь! Глянь на него! Просто сидит, как так и надо!

Франко откладывает нож и вилку.

– Слушай, я принял решение, что мне нечего им дать…

– Даже когда стал успешным художником!

– У меня своя семья… другая семья, моя новая семья.

– Но этим мальчишкам нужен был отец… и этому пареньку, Риверу…

– И отца им не досталось. Такая вот хуйня, но это случается. Со мной. С тобой. С кучей народу. Я их подставил, но не смог загладить вину, – твердо говорит Фрэнк, снова хватаясь за вилку. – Этот поезд давно ушел.

– Значит, ты просто умываешь руки, хотя сам же заварил эту кашу! – обрывает Элспет. – Этот Ривер – ты никогда даже не видел несчастного деточку, – с упреком рявкает она.

Грег кривится, но Франко спокоен.

– Единственное, что я могу для них сделать, – жить своей жизнью, как порядочный чел. Показать им другие возможные выходы. Показать, что, если вести себя как придурок, окажешься в бетонной коробке на двенадцать футов в Сохтоне, а это не есть хорошо. Но если раскрыться и найти то, что у тебя хорошо получается, и самовыражаться, будешь жить в доме у пляжа в Калифорнии, а это офигенно. Вот единственный урок, который я могу преподать. Я не собираюсь читать мораль. – Он кладет вилку и разводит руками. – Люди сами бы все увидели, если б только захотели разуть свои ебаные глаза.

Элспет коробит от его слов, но она не сводит глаз с брата.

– Все люди скорбят по-своему, – талдычит Грег, поглаживая жену по руке. – По-моему, Фрэнк очень хорошо держится. Нет никакого смысла истерить на этом этапе. – Он смотрит на Франко, наминающего картофельное пюре. – Ты же не знаешь, что у него в душе творится.