в Берлине (в будущем – переводчика Сталина), новое пополнение НКИД представляли люди «от сохи», которые заменили «обуржуазившихся дипломатов чичеринско-литвиновской школы».

Новые нкидовцы не были «от сохи» в буквальном смысле, у них имелось образование, правда, чаще непрофильное. Некоторые из них, включая самого Павлова, сравнительно быстро освоили дипломатическое мастерство и сделали завидную карьеру. Но были выдвиженцы, которые так и не сумели прижиться в новой профессии.

Дипломатический состав полпредства в Берлине и курировавшего германское направление Второго Западного (затем – Центральноевропейского) отдела НКИД основательно почистили. Помимо уже упомянутых сотрудников, расправы не избежал и Крестинский, возглавлявший представительство в 1920-х годах, а позже занимавшийся германскими делами в качестве заместителя Литвинова. Список репрессированных пополнили Григорий Вайнштейн и Владимир Михельс (последний, помимо того, что был помощником заведующего отделом, в другое время занимал должности генерального консула и резидента ГРУ в Данциге). Евгения Гнедина продержали в тюрьме с 1939 по 1956 год.

Александровского поначалу не тронули, только уволили из наркомата. Какое-то время он работал адвокатом в юридической консультации № 32 Бауманского района Москвы. В свободное время занимался переводами на русский язык произведений чешских писателей – Карела Чапека, Алоиса Ирасека и других. В начале войны ушел добровольцем на фронт. Попал в плен, очутился в концлагере. Бежал, партизанил. Затем о нем неожиданно вспомнили. Вывезли в Москву, арестовали, подвергли жесточайшим пыткам и в конце концов приговорили к расстрелу «за измену Родине и шпионаж в пользу фашистской Германии»{162}.

Положение самого наркома Литвинова к концу 1938 года становилось все более неустойчивым. Сталин пока не отказывался полностью от курса на коллективную безопасность, но активно готовил условия для поворота внешней политики в другом направлении.

Рано или поздно должен был наступить черед Астахова, но Сталин и Молотов с этим медлили. Астахов оставался единственным опытным дипломатом в полпредстве в Берлине, который мог квалифицированно выстраивать отношения с немцами.

Репрессии затронули все советские дипломатические представительства, везде ощущалась катастрофическая нехватка профессиональных кадров. Условия работы по меньшей мере не благоприятствовали выполнению прямых задач миссий: поддержанию контактов с широким кругом представителей страны пребывания и иностранными дипломатами для сбора информации и защиты интересов своего государства. Шпиономания, которая культивировалась советским правительством и партийным руководством, приводила к изоляции заграничных представительств и ограничивала профессиональные возможности сотрудников. На это наслаивались другие проблемы. На некоторые из них указывал Астахов в своих письмах, адресованных Литвинову.

Одна из них касалась проблемы немецких служащих посольства, так называемых принятых на месте. Нанимать людей в стране пребывания считается нормальным для загранпредставительств. Во-первых, экономятся средства на заработной плате технических сотрудников, присылаемых из центра, а во-вторых, создается более комфортная обстановка для работы дипломатического состава. Конечно, «принятые на месте» могут оказаться агентами или осведомителями органов контрразведки и разведки, однако сферу их деятельности в помещениях миссии несложно контролировать. Кроме того, сами по себе они могут являться источниками информации, через них можно выходить на важные контакты в различных кругах. В настоящее время в посольствах и генконсульствах многих крупных государств, где принимаются чрезвычайно серьезные меры безопасности, по-прежнему берут на работу «местных» – секретарей, водителей, сторожей, садовников, рабочих разного профиля. В советских (а сегодня в российских) загранучреждениях эта практика не столь распространена, а в периоды ухудшения двусторонних отношений сводится к минимуму.

Процитируем Астахова:

Поверьте, что мне крайне неприятно быть своего рода адвокатом дьявола, развивая соображения в пользу сохранения в нашем аппарате немецких служащих. Я отлично отдаю себе отчет в том риске, с каким это связано. После отъезда Юренева я потратил немало усилий на ликвидацию немецких служащих. За это время нами уволено 8 человек (штатных и нештатных), хотя из Союза на их место прислано всего трое (портье и две уборщицы). Остальные заменены главным образом за счет интенсификации труда советской части. Излишне говорить, что если мои доводы Вас не убедят, то мы уволим (в том или ином темпе) и всех остальных. Но я считаю своим долгом отметить, что сейчас мы подошли к такому минимуму (трое в полпредстве и один в Консульстве), когда дальнейшее сокращение вызывает угрозу серьезных отрицательных явлений не только по линии оперативной работы, но и по линии, которую мы мыслим, когда произносим слово «бдительность»{163}.

Письмо Астахова Литвинову о положении дел в полпредстве и с просьбой отозвать его в Москву от 12 декабря 1938 г. Архив внешней политики РФ.

В Москве, где бушевал Большой террор, по обвинению в шпионаже в пользу Германии сажали и расстреливали тысячи ни в чем не повинных граждан. Поэтому, выступая против неоправданных увольнений немецких служащих, Астахов сильно рисковал. Но ситуация в полпредстве выводила его из себя.

В условиях кадрового голода он вел работу фактически в одиночку и, судя по всему, смертельно устал. К тому же его удручал общий образовательный и культурный уровень новой дипломатической «поросли». Люди не умели правильно, без ошибок написать обычное письмо, служебную записку, справку. Документы полпредства, сохранившиеся в архиве, – наглядное тому подтверждение. Безграмотность сочеталась с высокой идейностью, но это не способствовало нормальной работе, и Астахов не хотел с этим мириться. Он раздражал руководство независимостью суждений, то есть вел себя так же, как Александровский в Праге. Это ему припомнят, но лишь после того, как окончательно перестанут в нем нуждаться.

В декабре 1938 года, примерно через полтора года после своего прибытия в Берлин, Астахов попросил наркома отозвать его:

Глубокоуважаемый Максим Максимович,

Весьма признателен Вам за усилившуюся присылку информационных материалов (дневников, писем и др.), помогающих ориентироваться в не вполне порой ясных моментах. Но при всем том должен сказать, что общее положение нашей работы за границей, насколько я могу судить по положению на здешнем участке, далеко не удовлетворительное. Мы имеем в Берлине большой аппарат, но он занят преимущественно обслуживанием [здесь и далее подчеркивание Астахова] самого себя (вопросы финансовые, хозяйственные, школьные, обществ. работа и пр.). В этом, быть может, заложен корень разъедающих нас склок. Для работы во вне, для связей с иностранцами, для изучения литературы, прессы, для ознакомления со страной и пр. в этом аспекте, за единичными исключениями пригодных людей нет, а те, какие есть, поставлены в условия, позволяющие лишь в минимальной степени осуществлять задачи подобного рода. Мы тратим огромные средства на содержание здания, имеем школу (я не против этого!), где для двенадцати детей работают четверо педагогов (плюс обслуживание), мы собираемся затратить многие сотни тысяч на перестройку здания и на постройку многих домов (!), но ничего не делаем, чтобы дать возможность работникам, могущим поддерживать внешние связи, осуществлять сейчас эту задачу (квартира, прислуга, то есть то, что имеют самые маленькие чины самых захудалых миссий). В самый разгар сезона в исключительно важный исторический период мы не имеем здесь не только полпреда и торгпреда, но здесь нет уже больше года ни одного