– Ха! – Я рада, что не единственная была чрезмерно критичной.

Я направляюсь к мужчине за прилавком. Он симпатичный, и у него мягкий голос.

– Ух ты, всякие тут попадаются, в этой лесной глуши, да?

– Да… Вы тоже тут ради сезона уборки? – спрашивает он.

– Боже, нет – никакой зелени! Мы делаем проект о новых религиозных движениях. Мы остановились в сообществе Ананды, – отвечаю я, махнув рукой в сторону холма.

– О! – Он приподнимает бровь и наклоняется ко мне. – Ну, я кое-что знаю об этом месте.

Мы с Софи придвигаемся к нему, медленно и спокойно, чтобы не испугать.

– Правда? Это интересно, – сохраняя почти невозмутимый вид, я стараюсь не показывать, насколько в действительности взволнована. Но я не хочу начинать такой разговор здесь, меня беспокоят ежеминутно снующие поблизости в поисках работы по прополке голодные хиппи.

– Может, расскажешь нам попозже, за стаканчиком чего-нибудь покрепче? Мы угощаем, – предлагаю я.

Он оглядывает нас с ног до головы.

– Ну, и когда последний раз вы, девушки, ели домашнюю еду? Приходите ко мне сегодня вечером. Я приготовлю мою фирменную пасту.

Я бросаю на Софи взгляд, означающий что-то вроде: «Что думаешь? Это безопасно? Вдруг этот парень псих? Опять же, у нас ТОЛЬКО ЧТО был вечер пиццы!»

Она отвечает взглядом, говорящим: «Серьезно? Вот он? К ТОМУ ЖЕ никогда не бывает СЛИШКОМ много бесплатной/домашней еды».

И мы соглашаемся прийти на ужин.

* * *

Позже тем же вечером я брожу по дому Джоша, осматривая его. Дом похож на скрипучие недра лодки. Сучки выглядывают из деревянных панелей, похожие на диковатые лица в стиле Пикассо. Аромат чеснока, лука и помидоров плывет в воздухе, сдабривая всю обстановку горячей щепоткой комфорта. Джош принес свою работу сюда – все полки заполнены разными безделушками. Я поглаживаю большим пальцем старую деревянную статуэтку и думаю, что за жизнь у нее была, прежде чем она осела здесь, в первом ряду жизни Джоша.

– Ищешь уборную? – кричит Джош из кухни.

– Не-а, просто любопытствую, – говорю я.

– Ну, ужин готов, – объявляет он.

Словно голодные дети, мы с Софи исходим слюной, глядя, как Джош раскладывает перед нами тарелки со спагетти и соусом для пасты.

– М-м-м-м-м! – восклицаем мы одновременно.

Мы двое начинаем смешиваться в одно существо – в одинаковых заношенных фланелевых рубашках, со старыми футболками под ними, в потертых джинсах… Мы сняли наши кепки дальнобойщиков – из вежливости. Я не знаю, откуда взялось правило снимать головной убор в помещении, но знаю, что оно существует.

– Вам достаточно? – спрашивает Джош, улыбаясь шикарной белозубой улыбкой.

Моя тарелка уже наполовину пуста, когда он кладет на обеденный стол несколько фотографий красивой женщины смешанной расы.

– Это любовь всей моей жизни… моя бывшая жена, – говорит он.

Я бросаю вилку и наклоняюсь к фотографиям. Едва распахивается окно в прошлое, как атмосфера в комнате меняется.

– Мы переехали сюда десять лет назад, чтобы вместе жить в Ананде, – когда он начинает рассказывать эту историю, должно быть, в тысячный раз, его голос падает на полтона; должно быть, говоря об этом, он заново переживает свою потерю. – Некоторое время все было хорошо – мы обожали общину, но, пробыв там несколько месяцев, мы стали отдаляться друг от друга. Дистанция между нами как будто с каждым днем увеличивалась. А потом… Вы знаете, как бывает, когда ты видишь, что твой партнер отстраняется, а ты лишь больше жаждешь близости и начинаешь цепляться за него? И он сразу это чувствует, воспринимая как что-то мерзкое?

Мы обе киваем. Подобное мне хорошо знакомо – отчаяние, которое отчего-то так сильно воняет, отталкивает того самого человека, которого ты стараешься удержать.

– И я начал винить во всем группу, что, возможно, было неправильно… но я был зол… а она увлекалась все сильнее и сильнее. И это стало клином между нами. Я кончил тем, что поставил ультиматум: я или они.

– Ай! Ультиматумы могут быть рискованными, – говорю я.

– Да, и я не представлял насколько. Очевидно, она выбрала их. Группу. Я ушел и узнал, что она не только начала спать с «лидером» нашего курса, но что она беременна.

– О, боже! – воскликнула Софи.

Джош не знал, был ребенок от него или нет, так как она спала с ними обоими. Он до сих пор не знает. Решил жить в городе и оставаться в контакте с сыном, просто на всякий случай. Он не мог вернуться в группу и не мог уйти. Я спросила себя, сумеет ли он когда-нибудь двигаться дальше эмоционально, ментально или даже физически.

Лимб в Ридже[19].

Завитки спагетти и томатного соуса в моей тарелке остыли – я сейчас способна чувствовать только вкус разбитого сердца. Не могу смотреть на Софи, нам обеим этот вкус прекрасно известен. Она берет меня за руку под столом.

– Мне так жаль, Джош… Глубоко…

– Ну, в каком-то смысле это уже старые новости. Будете вино?

– Конечно, – говорит Софи.

Я чувствую, что ему нужно отстраниться – от этого момента, от уязвимости, – новости могут быть старыми, но боль по-прежнему свежа. Есть что-то в том, как он рассказал нам свою историю, так храбро и открыто, что вызывает во мне потребность дать ему что-нибудь взамен.

Когда он выпивает вино, я говорю:

– Я не переживала то, что пережил ты, но я знаю на личном опыте, как жизнь в сообществе может разбить сердце, и хотя у меня никогда не было партнера, которого бы у меня отняли, религиозная группа расколола мою семью…

Я рассказываю ему о том, как я росла, и говорю, что понимаю, почему религиозные системы и сообщества способны разбивать семьи – потому что группа и есть семья. В ней нет места для «крови», которая могла бы быть важнее группы и ее нужд. И когда люди оказываются полностью внутри, коллективная личность и ее верования становятся важнее всего – важнее возлюбленных и даже детей. Джош смотрит на меня, кивая, соглашаясь.

Помогает ли ему то, что я говорю? Я хочу помочь ему. Помочь почувствовать, что он не одинок в этом опыте. Потому что он и вправду не одинок. Я не говорю ему, что его жена не виновата в том, что случилось, это не так просто, все гораздо сложнее.

Он перебивает меня:

– Да, я знаю. Я знаю, что это связано с личностью и человеческими потребностями, но тут речь идет еще и о сексуальной развращенности, которая может возникнуть там, где власть.

Я энергично киваю. Я знаю об этом больше, чем хотела бы.