Его тело чуть подрагивало, дыхание сделалось тяжёлым, прерывистым. Ровена чувствовала — он хочет её, но старательно сдерживает себя, игнорируя её игру. Впрочем, сейчас она была не против немного преступить ту грань невинных поцелуев, испытать нечто более волнительное.

— А ты, значит, хотел бы обладать мной полностью? — Ровена провела ладонью по его груди, удивляясь своей смелости.

— Ты пьяна. Тебе пора спать.

Надо же! Оказывается, ему не нравятся пьяные принцессы. Какой привередливый!

— Ты грубый, невозможный, упрямый… скорпион, — она слегка толкнула его в грудь. — А ещё ты…

Харо не дал ей досказать, поддался провокациям, приняв игру. Поцелуй был жадный, глубокий; его руки заскользили по её спине, остановились чуть ниже. Он грубовато прижал её к себе, и Ровена ощутила, насколько сильно он хочет её.

Услышав свой стон, она задрожала от охватившей её приятной слабости, впилась пальцами в его плечи, восхищаясь стальными мышцами. Ей захотелось прикоснуться к его коже, к его татуировкам; она буквально нырнула с головой в ещё неизведанные, незнакомые ей ощущения, но такие будоражащие, такие яркие…

За спиной тихо щёлкнуло. Не прерывая поцелуя, Харо толкнул дверь, приподнял Ровену, будто пушинку, и перешагнул порог спальни.

Ровена догадывалась, чем может закончиться эта невинная на первый взгляд шалость. И если минуту назад происходящее казалось своеобразной игрой, то сейчас она вдруг поняла, что хочет сполна испытать всё, что происходит между мужчиной и женщиной. Трепетное волнение охватило её, и лёгкая дрожь вновь прокатилась по телу. Ровена представила, как Харо срывает с неё платье, как покрывает её шею и плечи поцелуями, как ласкает её груди… Но вместо этого он вдруг отстранился и, едва касаясь, провёл пальцами по её щеке. Она непонимающе заморгала. Почему он остановился?

— Доброй ночи, принцесса, — Сорок Восьмой ненадолго задержал на ней взгляд и вышел из спальни, оставив её одну, в полном недоумении.

После ночного дежурства жутко клонило в сон, но стоило закрыть глаза, как мысли набрасывались на него, будто голодные псы в туннеле. Вероятность, что Твин у северян, оставалась ничтожно малой, но это был единственный след, последняя надежда, и больше всего Керс боялся, что её там не окажется, или, того хуже, что она и вовсе мертва… Нет, Твин жива, иначе и быть не может!

Рядом вовсю захрапел Триста Шестой. Керс легонько пнул его по ноге, и здоровяк, возмущённо хрюкнув, перевернулся на бок. Кому-кому, а Триста Шестому всё нипочём — и жрёт на ходу, и спит чуть ли не стоя. И как ему это удаётся?

Повозку угрожающе качнуло. Керс стукнулся плечом о бортик и тихо выругался. Сначала скрипучая колымага не внушала особого доверия, и он был готов поспорить, что эта рухлядь развалится на первом часу пути, но рухлядь упорно держалась, продолжая хрустеть колёсами по бездорожью Пустошей. Верхом бы они добрались куда быстрее, но везти Твин в повозке сподручнее, к тому же неизвестно, как всё обернётся, а так еды и воды прихватить удалось вдоволь: если зашить рот Триста Шестому, то и на неделю хватит.

Внимание Керса привлёк громкий шёпот, сидящие на облучке Севир с Максианом о чём-то рьяно заспорили. Уснуть никак не получалось, и Керс, придвинувшись поближе, прислушался к разговору. Не то, чтобы его сильно занимала чужая болтовня, но хотелось хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей. К тому же говорили они почему-то на высоком языке, что волей-неволей вызывало интерес. К чему такая секретность? Будто Севиру не известно, что и он владеет языком знати не хуже общего.

— … да клал я, дружище, на россказни этой твари, — командир сказал это со злобой, выплёвывая каждое слово. — Ищейки тебе и не такое наплетут.

— Она не рядовая ищейка, и ты это прекрасно знаешь, — отозвался Максиан. — Но даже если забыть о её болтовне, мне хватило и того, что я видел собственными глазами.

— Мы все это видели собственными глазами. Но давай начистоту, Максиан, как далеко не последний человек в стране, скажи мне, ты хоть раз слышал о нулевой категории?

— Плевать я хотел на эти ваши категории! Мальчишка опасен и точка. Мне даже не стыдно признаться, что я его боюсь. Настолько боюсь, что при виде него у меня яйца скукоживаются. Хорошего же ты преемничка выбрал, нечего сказать!

Какой ещё преемничек? Керс придвинулся поближе.

— Не утрируй, будь добр, — раздражённо произнёс Севир. — Керс умный парень, просто сорвался, брата ведь потерял. Это для вас, свободных, «брат» — такое же пустое слово вроде «чести» и «достоинства», а для осквернённых оно значит намного больше, чем «отец» и «мать», которых они в большинстве своём в глаза не видели.

— Знакомые мотивы, — голос Максиана сквозил иронией. — Да только эта твоя жалостливая песенка о суровой участи осквернённых сочувствия к нему не вызывает. Смерть друга ещё не даёт ему права губить невинных, или ты предлагаешь позволять мальчишке растирать в пыль целые поселения за каждого убитого собрата?

— Да что ты заладил со своими «невинными»! Как щитом ими прикрываешься. Признайся, Максиан, ты просто хочешь уничтожить то, что не можешь контролировать, что выходит за рамки твоего понимания.

— А чего мне признаваться? Я и не скрываю! Никто не может и не имеет права обладать такой силой, Севир, а уж тем более вспыльчивый мальчишка без какого-либо нравственного воспитания.

— И чем ты тогда отличаешься от тех же фанатиков, требующих убивать младенцев по указанию каких-то там заветов?

— Может и ничем, друг мой, но ты тоже в своём благородстве не далеко от меня ушёл. Он для тебя всего лишь оружие против свободных. Ты же сам спишь и видишь, как найти на мальчишку управу.

— Ищу, лгать не стану, — как-то совсем легко признался Севир, — и если не найду, если совсем от рук отобьётся, то самолично пристрелю засранца. Но убивать его по твоей прихоти не стану, и не надейся.

Керс устало потёр переносицу. «Отвлёкся, мать твою! Вот оно как получается: либо послушная зверушка, либо труп. Преемник, значит? А меня хоть кто-то спросил, хочу ли я быть чьим-то преемником? Шёл бы ты, Севир, в смергову жопу со всеми своими грандиозными планами!»

В очередной раз Керс убедился, насколько прав был Слай, говоря, что Перо ничем не отличается от Легиона. И Харо тоже был прав, разве что с семьёй погорячился. Что бы с ним было, если бы не Четвёрка? Он же отбитый на всю башку, страха совсем не знает. Его либо прибили бы в очередной драке, либо придушили бы во сне. А Слай? С него бы Сто Семьдесят Второй в первый же день шкуру заживо содрал… Да и с Твин бы не церемонился. Четвёрку потому и прозвали «Проклятой» — всем зубы обламывали, друг за друга горой стояли. Вот оно, самое ценное, настоящее, а он, болван, повёлся на Севировы россказни о свободе. Найти бы Твин, вытащить бы Харо из лап принцессы, и свалить вместе куда подальше от всей этой лживой пакости…

Покачнувшись, телега жалобно скрипнула и остановилась. Севир зычно возвестил о прибытии, Триста Шестой шумно потянулся и зевнул во весь рот. Стараясь не думать об услышанном, Керс пробрался к выходу и, спрыгнув на землю, огляделся. Слева вдалеке чернели острые верхушки сосен, впереди серебряной нитью поблёскивала река. За холмами, по правую руку, раскинулись Мёртвые Пустоши, хотя здесь, на северной границе, они выглядели менее «мёртвыми» — клочки высокой травы густо усеивали ржавую почву, вдалеке зеленела небольшая рощица. На ближайшем холме прошмыгнуло что-то здоровенное, тёмно-бурое. Для месмерита слишком шустрое, для ящера рановато, да и ростом повыше. Как знать, что за зверьё в этих местах обитает — лес рядом, вода… Благодать!