Это благодаря Дику Крэнгу у Матвея появился инструмент для взлома.

Возвращаясь из вояжа по Каракаловским внутренностям, Молчанов уже почти у самого люка своей каюты встретился с Дикки-боем. Точней, это Дикки-бой встретился с ним. Ещё точней – налетел и едва не сшиб с ног.

Они с одинаковой поспешностью отпрянули друг от друга и пару мгновений совершали в тесном коридоре перемещения, смахивающие на фигуры какой-то дикарской пляски – уступали друг другу дорогу. Глаза Крэнга опять стремительно особачнели, и голос его тоже стал, как у недоподохшей дворняги (это, естественно, с поправкой на дворняжичье неумение говорить):

– Ты… Ты так и не простишь меня, Мат?

– Кто это здесь Мат? – очень искренне изумился Матвей. – Меня зовут Бэд. И всю жизнь так звали. Забыл?

Он скользнул оценивающим взглядом по фигуре старого своего друга Дикки, и вдруг кривовато усмехнулся, махнул рукой:

– Ладно, не хнычь, скотина. Прощаю.

И обнял скотину, которая действительно принялась уже хлюпать носом. Неловко обнял, сильно задев прощённого друга по правому боку… точней, по правому боковому карману.

С минуту Крэнг истязал Матвеево ухо прочувствованными всхлипами. Потом сказал сожалеюще:

– Ты извини, Ма… как тебя… Бэд. Меня срочно требует Шостак. Я потом к тебе зайду, хорошо?

– Беги, беги, – осклабился Молчанов, разнимая объятия.

И окрылённый нежданным прощением Крэнг радостно понёсся на ковёр к руководству, так и не заметив, что Матвей успел облегчить не только его Кренгову душу, но и его Крэнгов карман. Ладно. Следует надеяться, Дикки-бой ещё не в тех отношениях с начальством, когда опасно входить в руководящий кабинет без оружия (Дикки-бой работает на Глобкэм всё-таки не долго, а Шостак-сын производит впечатление человека исключительно терпеливого и выносливого)…

Да и кстати, какая-то там конвенция Объединённых Рас запрещает использовать энергетическое оружие на планетах с первобытными формами жизни не только разумной, но даже и всего лишь «организованной» (сиречь проявляющей некоторые внешние признаки разума, на деле оного не имея). Так что, заблаговременно изъяв у Крэнга лучевку, Молчанов спас его от… нет, не «от», а «до»: до пяти лет с аннулированием счетов, договоров и всех прав наследования.

…Вздрогнув, Матвей кинулся заталкивать конфискованную у приятеля стрелялку обратно в тумбостол. Потому что вдруг начало происходить то, что вроде бы произойти никак не могло: надёжно заблокированный люк, скрипнув, вздумал медленно открываться.

* * *

Первым в открывающийся люковой проём протиснулся тощеватый, но крепкий и мускулистый зад, обтянутый грязными рабочими брюками. Протиснулся, вильнул туда-сюда, будто осматриваясь, и двинулся дальше, внутрь. По мере этого медленного, но неуклонного вторжения выяснилось, что зад явился не сам по себе, а в составе азиата Клауса. Своеобразная техника проникновения тоже довольно быстро нашла своё объяснение: руки визитёра были заняты небольшим, но увесистым подносом.

Войдя процентов этак на девяносто-девяносто пять, Клаус небрежно произнёс в коридор: «Аллес. Загерметизируй люк и свободен». Из коридора ответили бравым исполнительномеханизмовским бипаньем, после чего люковая крышка, так до конца и недооткрывшись, двинулась в обратный путь.

Тем временем Клаус осмотрелся (на сей раз по-людски, глазами то есть), пристроил поднос рядом с Матвеем, чинно уселся на оставшийся после этой операции свободным коечный пятачок и вымолвил голосом радушного официантмейстра:

– Перенакачивайте стартеры, не отшвартовываясь от терминала.

Матвей поначалу как-то не обратил внимание, что азиат Клаус говорит по-русски (с заметным, правда, но чисто интонационным акцентом). Гораздо больше, чем язык общения и чем даже то, КАК главный корабельщик сумел влезть в заблокированную изнутри каюту, Молчанова интересовали два вопроса. Вопрос первый: ЗАЧЕМ герр Клаус-ага влез в упомянутую каюту? И вопрос второй: с какой целью он приволок сюда то, что он сюда приволок?

На подносе имели место две глубокие тарелки с неким синтез-яством, формою, цветом и, вероятно, вкусом отдалённо напоминающим сосиски. Ещё на подносе имели место два крохотных рюмкоподобных предмета, первоначальное назначение которых явно лежало в области техники, а не пития. А ещё на подносе имела место фляжка – объёмистая, прозрачная и с какою-то подозрительно прозрачной жидкостью внутри.

Вдоволь налюбовавшись приволоченным, Молчанов поднял глаза на приволокшего. Тот немедленно произвёл пальцами правой руки какой-то маневр смутного назначения – не то со лба что-то стряхнул, не то честь отдал – и произнес:

– Мичман-навигатор в отставке, чистокровный афганонемец Клаус Генрих Кадыр-оглы. Ну, что – со знакомством?

– Не понимаю, – выцедил Матвей на глобале, упорно не желая замечать игривого Клаусова подмигивания в сторону фляжки.

– Конечно, не понимаешь, – охотно согласился герр экипаж-хан, тем не менее продолжая упорно придерживаться русского языка. – Никто этого толком не понимает. И командование не поняло. Как это, говорят, получается, что мичман Кадыр-оглы чуть не каждый вечер под лёгкой плазмой, а эрзац-гравитационных осложнений не наблюдается? Не понятно, говорят. Вот так, непонявши, и списали в отставку. На всякий случай.

– Я не понимаю по русски, – Матвей подбавил в голос морозцу.

Клаус пожал плечами:

– А я не понимаю, почему именно стандартный рацион номер шестнадцать-кэй полностью снимает осложнения от пьянства при искусственной гравитации. И не понимаю, почему до сих пор это заметил только я один. А, может, не я один? Может, пол-космофлота втихую попускает под шнорхель?

– Ай донт андэстэнд рашн, – терпеливо повторил Молчанов. – Жэ нэ компран па. Нэ розумию. Ферштейн, мать твою?!

– Чего же тут не ферштейн? – снова пожал плечами афганонемец. – Тут не ферштейн только, как ты, рашн-донт-андэстэнд, на этом самом рашне говорил с Крэнгом. И с Филом – с секретарём Шостака.

Матвей мысленно чертыхнулся, вслух же рявкнул:

– С ними говорил, а с тобой не хочу. И вообще, забирай-ка все свои рюмки-тарелки и вали нахрен отсюда!

– В результате сбоя в работе командного чиф-компа вместо планового отстрела коллектор-контейнера с отходами санитарно-технических персональных устройств был осуществлён внеплановый санитарный отстрел технического персонала, – азиат Клаус полюбовался эффектом и прокомментировал: – Из объяснительной вахтенного офицера. Клялись, что не выдумка. За что и выпьем.

Последние слова он договаривал, аккуратно разливая по эрзац-рюмкам содержимое фляжки.

Матвей с сомнением поднёс одну из посудинок к лицу и принюхался. Вопреки его ожиданиям, кроме всего прочего налитое пахло и спиртом тоже.

– Не бойся, – Кадыр-оглы ободряюще подмигнул поверх своей рюмки. – Это не какой-нибудь синтезат, а натуральная пшеничная водка. Сам гнал. Из натурального кормового рапса. Прозит!