Матвей вдруг понял, почему мысленный его монолог получился таким пространным. То есть нет, что замок контейнера дисциплинированно щёлкает, а крышка почему-то не открывается, это он заметил после первого же нажатия на соответствующую кнопку. А теперь он заметил, почему не открывается крышка. Потому, что она приварена. Некрасивым пунктирным швом, явно наспех… но намертво.

Матвей осмотрел ещё несколько контейнеров. Та же картина. Что ж, неприятно, но ясней ясного: Шостаков (а по совместительству ещё и сукин) сын Шостак озаботился-таки, чтоб честные люди не напивались в условиях искусственной силы тяжести.

Неясно другое: зачем было той же сварной операции подвергать контейнеры с тушонкой? И вообще все контейнеры, которые Молчанов-Чинарёв-Рашн сумел осмотреть без особых трудозатрат (и вряд ли контейнеры, на которые он поленился затрачивать труд, неведомо чей плазменный паяльник оставил нетронутыми).

* * *

В принципе, вполне понятно, что счетастый Гейтсовский лауреат Шостак-ибн-Шостак не желает питаться синтез-пищей и отказывать себе в такой мелочи, как баночка «Бешеного кота» под настроеньице и под натуральную свининку. Что вышеупомянутая половина владельцев «Шостак энд Сан Глобкэмикал» приняла специальные меры для предотвращения покражи своих деликатесов – это тоже понятно. Но тогда зачем же вообще искушать народ соблазнительными этикетками?

Одно из двух: либо тут что-то не слава Богу (надо же, опять Новоэдемская инфекция!), и тогда причину следует выяснить, либо… либо…

Всю обратную дорогу Матвей изо всех сил раздувал версию про «не слава Богу», категорически игнорируя это самое либо. Потому, что заключалось оно в мучительном видении огромного фужера с пивом на фоне шкварчащего куска консервированной, но неподдельной свинины. И плевать, что по-настоящему разогреть тушонку скорее всего не удастся. Можно, конечно, попросить жаровню взаймы у Шостака – я тут у вас спёр кой-чего, так нужно поджарить – но такой вариант почему-то не вселял веры в успех… Плевать, плевать! Сперва бы разыскать какой-нибудь плазмотрон… плазмотрончик… плазмотронишко хоть самый маломощный – хоть осу на худой конец… Перегнуться через обиду и попросить у Крэнга? Ведь нужно же наказать Шостакова и сучьего сына за введение во иску… ну чёрт же дери заразную Новоэдемскую святошность… за провоцирование честных людей! Да и версия про «не слава Богу» не такая уж и надуманная. Ведь когда люди лишают свои ящики открываемости? Во-первых, конечно, когда боятся воров. А во-вторых…

Увлечённый своими логическими экзерсисами Матвей позабыл следить за дорогой. И теперь он с немалым изумлением обнаружил себя стоящим перед многостворчатым раздвижным шлюзом. Причём шлюз этот медленно, с достоинством раздвигался.

Матвей только от души понадеялся, что входная автоматика изначально не была заблокирована, и что это не он, Матвей Рашн, будучи на автопилоте, отменил блокировку. Ибо подобными шлюзами запирают отсеки, имеющие выход в забортье, и блокируются такие шлюзы, когда… ну, понятно когда. Впрочем, контрвакуумную блокировку походя не отменишь.

Последняя пара створок разъехалась, и никакого вакуума за ней, конечно же, не обнаружилось. А обнаружился за нею яркоосвещенный просторный ангар – в бытность «Каракала» десантным рейдером здесь, поди, швартовался один из катеров огневой поддержки, а теперь…

Теперь в лотке стартовой катапульты уродливо растопырился СУ-3003 «Вихрь» – многоцелевой взлёт-посадочный межпланетник, разведглиссер высочайшего класса, за оснащение которым «Каракала» азиат Клаус должен был бы простить Шостаку что угодно – даже пришпандоренную к корме кишку с грушей.

С минуту экспедиционный бухгалтер по-зевачьему таращился на глиссер, прислушиваясь к оформляющейся в мозгу идее про плазмотронную залежь. Когда же идея соблаговолила оформиться окончательно, и когда её, идеи, гениальный автор соблаговолил, наконец, стронуться с места, некто (чуть ли не сам «Вихрь») вдруг задушевно изрёк на англосе:

– Уважаемый мистер Бэд Рашн, будьте любезны назвать цель вашего визита.

Оказывается, в противоположном конце ангара имел место ещё один шлюз, заметновато отличающийся от общекаракаловского дизайна. Наскоро прикинув план корабля, Матвей решил, что это и есть вход в «грушу на кишке» – персональную Шостаковскую жилую гондолу. Правильность решения подтверждалась наличием возле того, дальнего шлюза робота-охранника.

– Проверка комплектности оснащения глиссера, – нахально заявил мистер Бэд Рашн, прогулочным шагом направляясь к стартовому лотку.

– Будьте любезны подождать, – проворковал робот.

Так, полученная информация не вписалась в рамки программы, и электронный страж запрашивает у хозяев дополнительные инструкции. Ну, валяй, тупица… Надо полагать, твоё начальство имеет и другие занятия, кроме как дожидаться твоих вопросов. И вряд ли оное начальство способно мгновенно реагировать на любую вводную – например, что кретину-бухгалтеру ни с того, ни с сего возсвербило заняться делом.

Матвей был уже возле глиссерного трапа, когда робот заговорил слегка раздраженным баском Шостаковского секретаря:

– Господин Рашн, что вам понадобилось в «Вихре»?

– Я же сказал: проверка соот… здравствуйте… соответствия…

– Всё уже проверено, всё соответствует, – перебил секретарь. – Благодарю вас за рвение, но…

– Простите, но должен же я лично войти в курс дела! – Матвей, глядя в следящий объектив робота, даже глазами похлопал от избытка наивности.

Несколько секунд растратилось на неприязненное молчание. Наконец секретарь сказал, отчётливо скрипнув зубами:

– Ну, хорошо. Только скорее, пожалуйста. Не больше пяти минут.

Засим робот подслеповато моргнул какими-то индикаторами и проговорил уже собственным голосом:

– У вас пять минут. Начинаю отсчёт.

Уже возносясь на гравиподъёмнике в распахнувшуюся пасть глиссерной шлюзовой камеры, Матвей вдруг сообразил: управоведить из «Вихря» ничего не удастся. Поганец-робот наверняка просканировал назойливого визитёра на входе, наверняка просканирует на выходе и обязательно выведет на чистое поле. Обидно быть обиженным Богом… Но после проявленной настырности делать нечего – придётся доигрывать роль бухгалтера-кладовщика-итэпэ, входящего в курс.

Правда, оказавшись в единственном жилом помещении глиссера (каюта, рубка и всё прочее в одном лице), Молчанов с первого же взгляда обнаружил нечто, для себя интересное. Стандартный пультик расконсервации бортовой счётнологической системы горбатило явно нестандартное дополнение: огромный кодовый комп-замок – гораздо более совершенный, чем давешнее складское убожество.

Ничего особо странного в подобном нововведении не было, но Матвея уже и неособые странности малость подзадолбали. Чем больше обнаруживалось на этом корабле неудобопонятных затей, тем сильнее хотелось Бэду Рашну учинить наиболее вероятным затейникам какую-нибудь пакость. Причём не просто пакость пакости ради, а…

Но что можно учинить, если учинить ничего нельзя? То инструмента нужного нет, то времени нехватает… Сколько осталось из отпущенной пятиминутки – минуты три? Так что ж тут успеешь?