Констебль вошла в ванную комнату и осмотрелась. Ни на полке, ни на краю ванны не было ничего, что говорило бы о присутствии в доме женщины. Она проверила стоки в поисках длинных волос, но ничего не обнаружила. В ведре для мусора тоже ничего не было.

Если Джеффри Данн когда-то и женился во второй раз, то сейчас никаких следов этой женитьбы не осталось. Было совершенно ясно, что мужчина живет один.

Прежде чем спуститься, Стейси сверху осмотрела задний двор. Огороженное с двух сторон изгородями, пространство было лишено какой-либо растительности и было покрыто наполовину плиткой, наполовину гравием. Она не увидела никаких сараев или коробов для садовых инструментов, которые стоило проверить.

Спустившись, Стейси обнаружила Данна сидящим в холле, с кружкой кофе в руках.

– Спасибо вам за сотрудничество и за…

– Я ушел не потому, что моя дочь заболела, – сказал мужчина, поворачиваясь к ней. – Джесси родилась уже больной. И я все время был рядом с женой – общался с докторами и специалистами. Врачи сделали бедняжке все возможные тесты, чтобы понять, что с ней: анализы крови, сканирование, МРТ и все остальное…

– Так почему же вы…

– Когда мы впервые узнали о болезни Джесси, мы с женой были единой командой и помогали друг другу справиться со страхом и тревогой. Но постепенно Керри стала удаляться от меня, стала пытаться бороться в одиночку. Как будто она обняла Джесси и больше никому в ее объятиях места не было… – Данн печально улыбнулся. – Понимаю, что могу выглядеть в ваших глазах эгоцентристом, но это не так. И я вовсе не претендовал на внимание со стороны жены. Я просто хотел помочь им обеим, но не мог достучаться ни до одной из них. Это медленно убивало меня, и в конце концов я сдался.

Замолчав, он посмотрел на Стейси – в его глазах она ясно увидела боль утраты.

– Так что теперь вы понимаете, что ушел не я. Моя жена ушла гораздо раньше.

Сол Корделл выехал на М5 с М6, идущей вокруг Вест-Бромвича, в десять минут одиннадцатого.

Он все еще не мог решить, как относиться к смерти отца.

С того момента, когда ему позвонила мать и рассказала о его жестоком убийстве, прошло уже почти двадцать четыре часа. То, как отец умер, заставило Сола ужаснуться. После этого он ощутил злобу к придурку, который посмел сделать такое с его отцом, но при этом почувствовал, что эмоции на этом не закончились. Настоящее осознание должно проникнуть в его душу позже. И вызвать слезы, сожаление и печаль.

Сол подумал, что, может быть, какая-то часть его души успела окаменеть. И надеялся, что так и случилось на самом деле – ведь сейчас его пациенты казались ему дороже, чем собственный отец.

– Не торопись, – велела мать, подчеркнув, что сделать уже ничего нельзя.

И Сол не стал торопиться.

После телефонного звонка он много часов просидел в темноте, ожидая наступления хоть какой-то реакции. А когда наконец что-то почувствовал, за окном взошло солнце, и он отправился на работу.

Перезвонив матери, Сол узнал, что она только что отослала офицера по связям с семьей. Он мрачно улыбнулся. Ну конечно, а как же иначе. Его мать с трудом переносила присутствие на кухне, которую она создала практически с нуля, даже членов семьи – а здесь речь идет о чужом человеке…

В операционную университетской клиники Королевы Елизаветы в Глазго Сол вошел спокойным, сосредоточенным и готовым к работе.

На утро была назначена лапароскопическая нефректомия[23] у женщины сорока четырех лет от роду. Процедуру, которую полагалось делать через небольшой разрез, осложнило сильное кровотечение, и для того, чтобы извлечь почку, ему пришлось сделать полостной разрез.

Во второй половине дня Сол ассистировал своему учителю, доктору Флинту, который провел трансплантацию почки девятилетней девочке.

Он ни за какие коврижки не пропустил бы эти операции, и его мать это понимала. Она всегда его понимала. Иногда даже слишком хорошо.

Сол знал, сколько раз она прощала отцу его интрижки на стороне, чтобы сохранить семью. И ему не хватило мужества сказать ей, что все ее жертвы были бесполезны. У него с детства не осталось ни одного воспоминания, связанного с отцом. Конечно, тот всегда присутствовал где-то на заднем плане, но главную роль в жизни Сола всегда играла его мать.

Он понимал, что вовсе не любовь заставила его мать сохранить семью. Особенно после первых нескольких измен. Но она знала, что без отца не сможет обеспечить своим сыновьям те возможности, которые давало им наличие такового. Эта мысль огорчила Сола, но в то же время заставила еще больше полюбить мать.

Он как раз размышлял, добрался ли уже его брат до дома, когда его ослепили яркие фары, появившиеся в зеркале заднего вида.

– Чтоб тебе, приятель, – пробурчал Сол себе под нос, пытаясь не обращать внимания на слепящий свет и сконцентрироваться на дороге. Он ехал без остановок вот уже пять часов, и настроение у него было паршивое. М61 постепенно перешла в М62, а потом – в М6, и вот теперь перед ним лежал последний отрезок унылого бетона, с которого он сможет съехать на повороте № 3 в Хейлсовене.

Сол несколько раз сморгнул, стараясь избавиться от лучей яркого света, которые, казалось, прожигали сетчатку глаза.

Нагнавший его транспорт практически уперся ему в задний бампер. Всего четыре дня назад ему пришлось в очередной раз заменить свой персональный регистрационный номер после того, как его украли в четвертый раз. Он давно хотел вообще отказаться от него, но номер был подарком от матери на окончание медицинского факультета.

Сол включил поворотник и сместился на среднюю полосу. Может быть, этот идиот позади него куда-то торопится?

Фары вновь ослепили его – преследователь поменял полосу вслед за ним.

Проехав с четверть мили, Сол вновь переместился в более медленный ряд.

Машина позади него мгновенно последовала его примеру.

Его так ослепило, что он потерял из вида дорогу. Крепко вцепившись в руль, продолжил ехать прямо, надеясь, что продолжает следовать в своем ряду. Он ждал, когда к нему вернется зрение.

Какого черта нужно этому парню? И почему сердце колотится так, что стук отдается у него в ушах?

Хотя он и не превышал лимита скорости, Сол ослабил ногу на педали газа и замедлился до шестидесяти миль в час.

Неожиданно слепящий свет в зеркале заднего вида исчез – и он полностью потерял ориентацию.

Солу оставалось лишь надеяться, что его преследователь отстал от него. Он выдохнул, только теперь почувствовав, как напряглось все у него внутри.

Две секунды спустя мигание фар, включенных на дальний свет, возобновилось.

– Твою мать… – Сол сбросил скорость до пятидесяти миль.