Не знаю, с чего из подсознания вдруг всплыл этот остров. Наверное, вещими бывают не только сны, но еще и психозы.

* * *

Не спалось.

За окном качался фонарь. Я специально приказал его не закреплять, потому что люблю, когда за окном качается фонарь. Аптека, улица, фонарь…

И вот он качался, качался, качался, отмеряя бесконечность ночи. Ничто не делает человека одиноким лучше власти. Не остается веры в искренность. Враги прикидываются друзьями, навязывая услуги, которые впоследствии очень дорого обходятся. Друзья отчаянно борются с искушением чего-нибудь попросить. Не выдерживают, конечно. И ты из друга превращаешься сначала в благодетеля, а потом, рано или поздно, в неблагодарную рожу. Потому что рано или поздно приходится отказывать.

Ать-два, ать-два, ать-два… Было жалко, что не слышно скрипа, немецкие стеклопакеты звуков не пропускали. Быть может, этот мерный скрип и помог бы мне тогда убаюкаться. К сожалению, кроме него слышалось мерзкое журчание.

Я сбросил одеяло. По теплому финскому полу протопал в туалет. Там тек итальянский сливной бачок. Фаянсовая крышка сдвинулась, стержень китайского выпускного устройства перекосился. Принято считать, что в России только две беды — дураки и дороги. Дудки. Есть еще и сантехника. Даже вполне добротные изделия, попадая в наши благословенные края, начинают куролесить. Развращаются, что ли. Вроде загулявших американских бизнесменов.

Припомнив опыт общежития МЭИ (прекрасная, должен сказать, школа), я поправил стержень и водрузил крышку на штатное место. Журчать перестало, но и сон отлетел напрочь.

— Блям, блям, — сказал телефон.

Не красный, не правительственный, а обычный, городской.

— Шс-срр, — с ледяным благоразумием посоветовал холодильник.

Я все же снял трубку. Было интересно, кому это стал известен наш потаенный номер. Оказалось, что вовсе не агенту ЦРУ им. мистера Даллеса.

— Дэушка, ктрый… час? — спросил сильно пьяный голос.

— Половина третьего, юноша, — сказал я. — Пора баиньки.

— Да? А с кем?

— Молитесь, сын мой, — искренне посоветовал я.

Голос испугался и пропал. Но в ванной безутешно заплакал смеситель. Против меня определенно созрел еще один заговор — водопроводный. А в России без спиртного с ним справиться невозможно. Так уж склепано.

Я вспомнил, что у меня оставалось немного «Арарата». Как раз то, что надо. Коньяк жесткий, деручий. Очень хорошо дезинфицирует царапины души.

Дверцы моего бара никаких берез не играли. Просто открылись с нежным щелчком. Вспыхнула лампочка. На зеркальной полке действительно находился нужный сосуд. И не один! Рядом стояла точно такая же бутылка, только полная — от зоркого глаза АиЗ ничего не ускользало. Я подумал, что столь педантичной жены, наверное, не вынес бы. Но никакой другой домоправительницы желать просто невозможно. Так же, как ее саму.

* * *

Желать…

Мелькнуло завистливое соображение о том, что сейчас творится в спальнях Фимы и Димы. Я помотал головой, щедро плеснул в широкий фужер. В такой посуде коньяк согревается от руки и делается ароматнее. После долгого служебного воздержания он хорошо пошел, пятизвездочный. Настоящий, лично подаренный Туманяном. Не французская поделка. Ни, тем более, московская подделка.

В голове размякло, в животе зажглось, а остальному телу досталась томная истома. В общем, полегчало организму. Только в постель организм совершенно не тянуло, сон куда-то сбежал и упорно не возвращался.

Попискивали электронные часы, отсчитывая невесть куда уплывающие секунды. Единственная тайна, которую люди никогда не разгадают, — это тайна времени. Не успеют разгадать, потому что времени не хватит. Но кое-что уже понятно. Например, то, что время, как и мысль, живет изменениями.

Батюшки! А ведь панта рэй, — воскликнул один очень древний грек. И правда, нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Ну почему в нашем мире не найти чего-то честно-неподвижного, отчего все кругом суетится, снует, перемещается? Как возник такой порядок? И чего ради в голову советника по бацбезопасности лезут подобные вопросы? Шалят, громоздятся, дразнят… а вдруг в мире все неслучайно? Включая эти самые вопросы? Тогда должен существовать закон, которому подчиняются все случайности. Вот бы его открыть. На пользу себе, на радость людям, которых любить надобно. Мгм… Закономерность случайного. Чем не тема для диссертации?

Не знаю, сколько б я еще тогда простоял, наблюдая из теплого домашнего уюта и мокнущий во дворе бронетранспортер, и всю неприглядность кончины московской зимы, когда снег героически не сдается дождю; возможно, что и до утра простоял бы. Но мне помешали. Видимо, пришло время. А время чему-то, друзья мои, приходит тогда, когда заканчиваются случайности.

Ну чем не закон?

* * *

В спящем доме каждый шорох отчетлив, я даже вздрогнул. Напрасно, конечно. В тот раз меня посетили отнюдь не террористы. Нет, тысячу раз был прав Лев Николаевич! Здоровые мужчина и женщина платонически под одной крышей долго не уживутся.

Выражения лица я не видел. Только и без того чувствовал, что решительность покинула ее на пороге.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Добрый… ночь.

Она сдвинула красный телефон и поставила поднос на журнальный столик. И замерла, держала на весу освободившиеся руки, не зная, что с ними делать. Красивые, по локоть обнаженные. Белеющие в сумраке.

— Мне уйти?

— Вот уж нет!

Я наполнил один из бокалов, которые она принесла. Алиса смущенно откашлялась.

— За что будем пить? — спросила она.

— Пока ни за что. Догоняйте.

Она спокойно, глоток за глотком, выпила коньяк. Закусила кружочком лимона. Поставила бокал на поднос. Потом, видимо, ощутила прилив решимости и подняла глаза от полу.

— Не знаю, что и сказать, Владимир Петрович. Весна приходит. И еще этот… астероид.

— Астероид… Это да, волнует. И все же, ты точно хочешь?

АиЗ секунду подумала.

— Наверное, меньше, чем вы. Но я — живая женщина. Я вновь налил в фужеры. Себе и ей, уже немного.

— Тогда обращение на «вы» отменяется. Брудершафт!

Я притянул ее к себе, вдохнул запахи чистоты, хорошего мыла и, чуть-чуть, — духов.

— Брудершафт? Это… Больше похоже на захват часового.

— Извини. Увлекся. Долго ничего не было.

— Знаю. И у меня тоже… давно. Уверенность потеряла. Быть может, подождешь чуточку? Дашь привыкнуть к ситуации?

— Конечно. Все, что пожелаешь.

Алиса погладила мне голову. Поцеловала в лоб. Потом задернула шторы и сказала:

— Так будет лучше.

Тут я вспомнил, в каком ведомстве она служит. А она поняла, о чем я подумал. Села на диван, сгорбилась.