Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считалсебя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но длявсего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности еелюбви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним — его будущимсчастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, итолько стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. Вкаждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей,встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие,счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знатьпро его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как-нибудьобъяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, нестоящие внимания.

Когда ему предлагали служить или когда обсуждаликакие-нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такогоили такого исхода такого-то события зависит счастие всех людей, он слушал скроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими страннымизамечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смыслжизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понималиэтого, — все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком светесиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с какимбы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.

Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к еепамяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не зналатого счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперьполучением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым ижалким стариком.

Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия.Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот периодвремени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекалсявпоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутреннихсомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это времябезумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.

«Может быть, — думал он, — я и казался тогда странен исмешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогдаумнее и проницательнее, чем когда-либо, и понимал все, что стоит понимать вжизни, потому что… я был счастлив».

Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, какпрежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобылюбить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей,находил несомненные причины, за которые стоило любить их.

С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, срадостно-насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно избани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что-то скрытое и самой ейнеизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.

Все: лицо, походка, взгляд, голос — все вдруг изменилось вней. Неожиданные для нее самой — сила жизни, надежды на счастье всплыли наружуи требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то,что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ниодного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы набудущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем,давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.

Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжнуМарью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужелиона так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», — думала княжнаМарья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была сНаташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни,охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для неесамой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имелаправа упрекать ее даже в душе своей.

Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новомучувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостнои весело.

Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернуласьв свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.

— Он сказал? Да? Он сказал? — повторила она. И радостное ивместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось налице Наташи.

— Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.

Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тотвзгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ееволнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнилао брате, о его любви.

«Но что же делать! она не может иначе», — подумала княжнаМарья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, чтосказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.

— В Петербург? — повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшисьв грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти ивдруг заплакала. — Мари, — сказала она, — научи, что мне делать. Я боюсь бытьдурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…

— Ты любишь его?

— Да, — прошептала Наташа.

— О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, — сказала княжнаМарья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.

— Это будет не скоро, когда-нибудь. Ты подумай, какоесчастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.

— Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говоритьо тебе.

Они помолчали.

— Только для чего же в Петербург! — вдруг сказала Наташа, исама же поспешно ответила себе: — Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…

Прошло семь лет после 12-го года. Взволнованное историческоеморе Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственныесилы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие ихдвижение, неизвестны нам), продолжали свое действие.

Несмотря на то, что поверхность исторического моря казаласьнеподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество.Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялисьпричины образования и разложения государств, перемещений народов.