Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, началарассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросыПьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицопонемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самойсебя возобновлять в воображенье.

— Да, да, так, так… — говорил Пьер, нагнувшись вперед всемтелом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. — Да, да; так онуспокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; бытьвполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, —если они были, — происходили не от него. Так он смягчился? — говорил Пьер. —Какое счастье, что он свиделся с вами, — сказал он Наташе, вдруг обращаясь кней и глядя на нее полными слез глазами.

Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновеньеопустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?

— Да, это было счастье, — сказала она тихим грудным голосом,— для меня наверное это было счастье. — Она помолчала. — И он… он… он говорил,что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… — Голос Наташи оборвался.Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой,подняла голову и быстро начала говорить:

— Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смеласпросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала,не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видетьего, быть с ним, — говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебиватьсебя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то,что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.

Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своихглаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, нио том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание,которое она испытывала теперь, рассказывая.

Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подлеНаташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата сНаташей.

Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходимдля Наташи.

Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности сзадушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько разона повторяла то же самое.

За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно лиНиколушке войти проститься.

— Да вот и все, все… — сказала Наташа. Она быстро встала, вто время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой одверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась изкомнаты.

Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал,отчего он вдруг один остался во всем мире.

Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив еговнимание на племянника, который вошел в комнату.

Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевногоразмягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, чтоон, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Онхотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.

— Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа;пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.

Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:

— Это в первый раз она так говорила о нем.

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколькоминут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа быласпокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на еелице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости,которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором.Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках — совестно, амолчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будтопритворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинулистулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание,взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на тоже: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кромегоря, есть и радости.

— Вы пьете водку, граф? — сказала княжна Марья, и эти словавдруг разогнали тени прошедшего.

— Расскажите же про себя, — сказала княжна Марья. — Про васрассказывают такие невероятные чудеса.

— Да, — с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешкиотвечал Пьер. — Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во снене видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что сомной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня,как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человекомочень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.

Наташа улыбнулась и хотела что-то сказать.

— Нам рассказывали, — перебила ее княжна Марья, — что вы вМоскве потеряли два миллиона. Правда это?

— А я стал втрое богаче, — сказал Пьер. Пьер, несмотря нато, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжалрассказывать, что он стал втрое богаче.

— Что я выиграл несомненно, — сказал он, — так это свободу…— начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишкомэгоистический предмет разговора.

— А вы строитесь?

— Да, Савельич велит.

— Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда осталисьв Москве? — сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делаяэтот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает егословам такое значение, которого они, может быть, не имели.

— Нет, — отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким тотолкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. — Я узналэто в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не былипримерные супруги, — сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице еелюбопытство о том, как он отзовется о своей жене. — Но смерть эта меня страшнопоразила. Когда два человека ссорятся — всегда оба виноваты. И своя винаделается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потомтакая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, — кончил он ис удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.

— Да, вот вы опять холостяк и жених, — сказала княжна Марья.