В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к домустарого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характердома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будтожелая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома,сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.

— Доложи; может быть, примут, — сказал Пьер.

— Слушаю-с, — отвечал официант, — пожалуйте в портретную.

Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль.Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит,если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.

В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжнаи еще кто-то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда быликомпаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил.«Это одна из компаньонок», — подумал он, взглянув на даму в черном платье.

Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.

— Да, — сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо,после того как он поцеловал ее руку, — вот как мы с вами встречаемся. Он ипоследнее время часто говорил про вас, — сказала она, переводя свои глаза сПьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.

— Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это былоединственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. — Опятьеще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что-то сказать; ноПьер перебил ее.

— Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него,— сказал он. — Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, черезтретьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!

Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицокомпаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный нанего, и, как это часто бывает во время разговора, он почему-то почувствовал,что эта компаньонка в черном платье — милое, доброе, славное существо, котороене помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.

Но когда он сказал последние слова о Ростовых,замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежалаглазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:

— Вы не узнаете разве?

Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазамии странным ртом, лицо компаньонки. Что-то родное, давно забытое и больше чеммилое смотрело на него из этих внимательных глаз.

«Но нет, это не может быть, — подумал он. — Это строгое,худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это тольковоспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, свнимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, —улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давнозабытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло,охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло бытьсомнений: это была Наташа, и он любил ее.

В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и,главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостнои страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше онхотел скрыть его, тем яснее — яснее, чем самыми определенными словами, — онсебе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.

«Нет, это так, от неожиданности», — подумал Пьер. Но толькочто он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул наНаташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнениерадости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился насередине речи.

Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видетьее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он невидал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало еенеузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому чтона этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радостижизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тениулыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально-вопросительные.

Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но толькоудовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.

— Она приехала гостить ко мне, — сказала княжна Марья. —Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самойнужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.

— Да, есть ли семья без своего горя? — сказал Пьер,обращаясь к Наташе. — Вы знаете, что это было в тот самый день, как насосвободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.

Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова толькобольше открылись и засветились ее глаза.

— Что можно сказать или подумать в утешенье? — сказал Пьер.— Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?

— Да, в наше время трудно жить бы было без веры… — сказалакняжна Марья.

— Да, да. Вот это истинная правда, — поспешно перебил Пьер.

— Отчего? — спросила Наташа, внимательно глядя в глазаПьеру.

— Как отчего? — сказала княжна Марья. — Одна мысль о том,что ждет там…

Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительнопоглядела на Пьера.

— И оттого, — продолжал Пьер, — что только тот человек,который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такуюпотерю, как ее и… ваша, — сказал Пьер.

Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что-то, но вдругостановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марьес вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почтиисчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Ончувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд,который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своимисловами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Онне говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил,он с ее точки зрения судил себя.