Я остаюсь твоим мастером.

Я и сейчас кую для тебя.

Гладкое серебро и капля горного хрусталя. Ни огней самоцветов, ни хитросплетений узора. Всё просто и искренно, как слеза – которая, бывает, скатится по щеке старого человека, если он начнет вспоминать прошлое.

Я много лгал тебе, Рианнон. Но на заре нашей любви я был честен. Честен я и сейчас.

Давай отпустим былое.

Ты когда-то сказал, что я всё равно вернусь к тебе. Я не поверил. А ты был прав.

Ты никогда не ошибаешься.

Меня ничто не держит в мире людей. И серый килт – твой подарок – снова на моих бедрах. Полотнище без единой полосы узора, привязывающего к стране, земле, народу.

Я не человек. Я не из их мира. Я чужак, заблудившийся между мирами.

Есть лишь одно место, где я дома, – лес Ночных Елей. Я чужд и людям, и нелюди. Не чужд лишь Стае.

Седой! Вожак! Серебряный! Всё сбылось по твоему слову. И я говорю: приди и возьми меня.

Менгиры окутались туманом, белый сумрак сгустился, обретая облик огромного белого волка… человека.

Седой небрежно привалился к менгиру и проговорил:

– «Приди и возьми», хм. Что ты, девица, что ли – брать тебя?

– Вожак, я…

– Ты решил погибнуть. Мысль вполне человеческая – но при чем здесь я?

– Но ты же сам говорил…

– Ты действительно хочешь меня уверить, – Седой прищурился, – что ты не понимаешь разницы между «биться» и «погибнуть»?

– Но я…

– Ты ищешь смерти. Так найди ее – для себя. Но не для моих охотников, которые встанут с тобой плечом к плечу. Найди смерть себе – но не беду тем сотням людей, которые окажутся жертвами ан-дубно, если строй моих охотников будет прорван.

– Ты же обещал!

– Я? Обещал? Ты умеешь говорить забавные вещи: тогда я лгал, теперь я обещал…

– Ты гонишь меня?

Белый Волк холодно посмотрел на него:

– Когда хочется мяса – надо есть мясо, а не хлеб. Когда хочется погибнуть в бою – надо идти и погибать. Стая здесь не при чем.

И не слушая возражений или упреков Друста, Седой растаял, будто был сгустком тумана.

* * *

По Бретани ходят легенды об Анку.

Точнее, ходит сам Анку – и если спросить, как он выглядит, то всякий ответит, что Анку – бродячий скелет и толкает впереди себя телегу. Только вот незадача: гораздо чаще рассказывают, что Анку то у какой-то женщины молока попросит, то переночевать ему крестьяне дадут, а то он и вовсе на свадьбе повеселится. Нешто скелета с телегой не распознают бретонцы?!

Друста эти легенды интересовали мало, и он не собирался искать странствующий скелет ни с телегой, ни без нее. Он знал главное: встреча с Анку – это предвестье смерти.

Вот сын Ирба и пошел – навстречу смерти.

От менгира к каирну и от каирна к кромлеху бродил он, не очень обращая внимание, по какому из миров идет. Так пес выслеживает добычу, положившись не на зрение, а на чутье.

И в вечерние сумерки, когда жемчужно-серое небо сияло, как драгоценность, вправленная в черненую оправу древесных ветвей; в тот час, когда стихает дневной шум, еще не сменившись пугающими шорохами ночи, когда мир не подвластен ни суете, ни тайне, когда наступает недолгий час покоя, – вот тогда Друст услышал вдалеке скрип телеги и понял, что нашел того, встречи с кем любой бретонец постарался бы избежать.

Друст пошел навстречу Анку.

Обличьем тот был схож с крестьянином, но сын Ирба ощущал исходивший от него холод небытия. Телега, которую Анку толкал впереди себя, выглядела пустой, но Друст понимал: это лишь видимость. И – не рискнул бы узнать, что там на самом деле.

– Ну и чего тебя принесло? – изрек Анку вместо приветствия.

– Я ищу смерти.

– Впрячься в мою телегу, что ли, решил, Конь? – добродушно усмехнулся нелюдь. – Я не откажусь, но вот согласишься ли ты?

– Но ведь ты приносишь людям смерть!

Анку скривился и раздельно произнес:

– Л-Ю-Д-Я-М. А тебя мне куда девать, полубог?! Моя телега под тобой проломится.

– Но разве…

– В тебе жизни – еще на пару тысяч лет хватит. Такой кус мне не по рту.

– Но ведь ты можешь…

Анку оставил телегу, присел на придорожный валун, кивнул Друсту – дескать, садись на соседний:

– Я не знаю, что наболтали обо мне люди…

Я не знаю, что болтают обо мне люди. Да и знать особо не хочу.

Я не приношу смерти. Почти никогда.

Я лишь прихожу к тем, чья смерть рядом.

Люди – они такие: они в последний миг мечтают о том, что им бы еще хоть день пожить!.. Вот я их и предупреждаю – за день. А то и за целую неделю.

Успеют детишек отправить к родне… да мало ли что еще они успеют за день, зная, что он – последний.

А если пирогом угостят, или молоком напоят, или на свадьбе у них повеселюсь – то могу им подарить и быструю смерть вместо долгой. Отчего ж не отблагодарить?.. Доброта за доброту.

Так и брожу – от деревни к деревне.

В замках мне делать нечего. Не мои там люди. Не мои смерти. Как предугадать смерть воина? Я ж не пророк – шальные стрелы высматривать.

– И ты мне не поможешь?

Анку пожал плечами:

– Твоя смерть. Твой путь.

Друст прикусил губу:

– Мне кажется: бросься я на меч – он сломается.

– Очень может быть, – кивнул нелюдь.

Анку встал, взялся за телегу, медленно покатил ее вниз, в долину.

Друст пошел рядом с ним:

– Хоть посоветуй, а?

– Ступай к Шагающим Камням. Там ищи ответ.

– Спасибо.

Друст обернулся конем и поскакал на запад. Анку же продолжил спуск: следовало предупредить вон ту молодку, чтобы она отправила дочку к ее бабушке, потому что этой хижине завтра сгореть, а срок жизни девочки еще далеко не иссяк.