Корабль медленно уменьшался вдали, а Марх всё стоял на берегу. К нему тихо подошел Динас:

– Помнишь, как ты вручал морю Друста?

– Не смей! – резко развернулся Марх, и сенешалю на миг показалось, что король ударит его. – Не смей упоминать этого предателя! Мало ему было бесчестной жизни, так он даже смертью своей..!

– Я не о том, – примирительно ответил Динас. – Тогда не было никакой надежды увидеть Друста живым, но ты был прав, отпуская его по волнам.

– Лучше бы он погиб тогда, – пробурчал Марх под нос.

– И ты никогда не увидел бы Эссилт?

– Ладно. Ты прав. Так ты считаешь, что сейчас есть надежда?

– Ты. Ты считаешь так, мой король. Иначе ни за что бы не позволил Эссилт уплыть.

Ты зовешь. Я слышу это всё отчетливее.

Море – твой союзник, внук Рианнон. Когда-то море отдало меня тебе. Теперь – снова.

Некогда ты хотел разделить со мною любовь и жизнь. Но у тебя не достало сил удержать меня. Теперь ты зовешь разделить с тобою смерть. Но и в смерти ты не станешь сильнее.

Я приеду. Я переступлю порог вместе с тобой. Но твоей не стану. Как не была твоей при жизни.

Мне жаль тебя, Друст. Легенда говорит, что я умерла? умру? – от любви к тебе. А что будет на самом деле? Почему так важно, чтобы мы вдвоем покинули мир живых?

Всё было в точности как в легенде: корнуолльский корабль то ли под белым, то ли под черным парусом, златокудрая королева, спешащая к умирающему Тристану, испуганный шепот бретонцев, никогда не видевших женщину такой красоты, жена умирающего, в испуге уступающая место у смертного ложа героя. Не было лишь прощального поцелуя, с которым Изольда Ирландская должна пасть мертвой на тело Тристана.

И – двое мертвых, о чьей смерти от любви друг к другу барды стали петь задолго до.

* * *

Две тени умерших. Они не видят, как живые рыдают над их телами, готовя остывшую плоть к погребению.

Друст и Эссилт еще могут взглянуть в глаза живым, услышать их голоса, обратиться к ним и даже быть услышаны.

Могут. Но – зачем им теперь говорить с живыми?

Не делая и шага, эти двое уходят в призрачный мир. Теряются очертания предметов, всё тонет в серой дымке. Нет облика – только лица. Только взгляды.

Взгляды, полные любви некогда – но не сейчас.

Ты здесь?! Но почему? Зачем?

Только не рассказывай мне про смерть от любви – не поверю.

Звал? Я?! Что за глупости? Зачем мне было звать тебя?

Безрассудная женщина, ради непонятно чего оставившая мужа! Ну и как теперь тебя вернуть к нему?!

И серое ничто начинает светиться и бликовать гранями чистейшего хрусталя, словно Друст и Эссилт очутились внутри огромного сверкающего камня. Или – Чаши.

Друст вспоминает собственные слова: «Если бы я мог привезти Эссилт Марху». Королеве Корнуолла вспоминать нечего, но она просто знает: вот то, ради чего она поспешила в Бретань.

– Вернуть тебя Марху? Но как?! Между нами море! Бестелесным духам не одолеть даже тоненький ручей, а эту огромную воду не осилить и в вечность.

Какой насмешкой кажется сейчас дар Котла Керидвен.

Ты мертва. Я это знаю.

Потом приедет вестник из Бретани и сообщит мне. Быть может, бретонцы привезут в Тинтагел твое тело.

Как будто это что-то изменит!

Ты умерла там – за морем. Тебе не вернуться в Корнуолл даже духом. Умри ты здесь – мы с тобой остались бы вместе. Живой и мертвая.

Но ты умерла там. И мы разлучены навсегда.

Как мне быть теперь – я не знаю. Нет сил жить.

Серое удушье отчаянья.

Кажется, именно этого много веков назад хотел добиться Манавидан.

– Друст, выход должен быть! Если Котел Керидвен сулил тебе отвезти меня Марху, значит – это возможно!

– Но как мы одолеем море?

– Это знаешь ты, не я. Ты знаешь эту страну, ее богов, ее Древних. Кто-то непременно подскажет нам, как вернуться в Прайден.

– Богов и Древних? Эпона?.. Ну что ж, попробую поговорить с ней.

…И они скользят по миру теней, по тропам, недоступным не только смертным, но и тем, кто связан любым телом. И недоступное живым открывается их взору: деревья, чьи ветви сплетаются в мерном узоре, птицы, чьи шеи связаны узлами, звери, чьи ноги растут из спины, а лапы сплетаются с крыльями, клювы – с когтями, хвосты и шеи закручиваются так, что не разобрать, где кончается один зверь и начинается другой… или это птица?

Или это не ноги и не шеи, а рога оленя?

Араун?!

– Араун? Ты здесь? Но как?! – восклицает Эссилт.

Кернунн качает рогатой головой:

– Араун – мой сын. А ты – та самая человеческая королева Аннуина? Вести о тебе дошли до нас.

– Кто? – подается вперед Друст. – Кто смог пересечь границу вод?

– Ты удивляешь меня, Охотник Аннуина, – отвечает Кернунн. – Ты же отлично знаешь, кто способен пересечь любую границу.

– Седой… ну конечно! А я-то собирался просить о помощи Эпону…

– Эпона не поможет вам ничем. Она точно так же разлучена со своей сестрой, как я – со своим сыном. А вот Седой бывает везде – потому что ан-дубно древнее земель и морей, богов и Древних. И если вы хотите вернуться в Прайден – спрашивайте путь у Седого Волка.

Здесь, в мире богов, Друст и Эссилт снова обретают свой облик. Охотник в сером килте и королева в белизне снега и золотом свете.

Друст сжимает рукоять кинжала из белого дерева:

– Седой! Вожак! Серебряный Волк! Приди, я прошу тебя. На тебя наша единственная надежда!

И – ничего не произошло.

– Он придет потом? – спросила Эссилт, скрывая свой испуг.

– Не знаю, – честно ответил Друст. – Последний раз мы с ним расстались не слишком хорошо. И предпоследний – тоже.

Надеясь на встречу с Седым и возвращение в Прайден, Эссилт оставалась чужда жителям здешней Волшебной страны, а Друст сейчас ни на шаг не отходил от былой возлюбленной. Так что они бродили вдвоем под серым небом, не ведающим ни солнца, ни луны. Поля, холмы, овраги, кое-где перелески с желтеющей, краснеющей, буреющей листвой. Где-то совсем голые ветви, где-то еще летняя зелень и почти везде – бледное золото листвы. Иногда всё вокруг затягивал серебристый туман.

Тишина, покой. Светлая печаль уходящего времени.