Наступил январь, студеный и тоскливый. Англичан отправили в базовые гарнизоны вокруг Пейла, но все было тихо. Шелковый Томас по-прежнему ждал подкрепления, однако никаких вестей из Испании больше не поступало. Уже в феврале как-то за обедом Тайди негромко заметил:

– Ты ведь знаешь, что говорят люди. У короля Испании есть и другие заботы, кроме нас. Он намерен предоставить Шелкового Томаса его судьбе.

– Это ты так говоришь, – сердито бросила Сесили.

Теперь они нечасто разговаривали друг с другом.

– Вчера в порт пришел корабль, – невозмутимо продолжил Тайди. – Из Испании. Никто из моряков даже словом не намекнул ни о каких солдатах.

– Враги Фицджеральда могут говорить что угодно, – возразила Сесили.

– Ты не понимаешь, – спокойно произнес Тайди. – Не враги так говорят. Так говорят друзья.

В ту ночь начался снегопад. Когда утром Сесили выглянула в окно и посмотрела в сторону долины, то увидела лишь бесконечный белый простор.

Но окончательно все надежды рухнули в марте. Канонир наконец собрался с силами для настоящей кампании и отправился в Мейнут, к могучей крепости Фицджеральдов. Сесили была уверена, что даже при всех его пушках крепость ему не взять и осада может продолжаться очень долго. Однако уже скоро пришла новость, которая прозвучала как гром среди ясного неба.

– Мейнут пал.

Об этом ей сообщил муж, который ради такого события даже не поленился подняться к ней.

– Канонир взял крепость?

Тайди покачал головой:

– Он, конечно, будет утверждать, что взял. Но на самом деле просто кто-то из людей Фицджеральда предал его и впустил англичан.

Сказав это, Тайди снова спустился вниз по лестнице. В ту ночь, посмотрев на закат, Сесили не могла заснуть и снова сидела у окна, глядя на сиявшие в небе звезды, пока они наконец не отступили перед холодным, резким светом с востока.

В апреле, когда Шелковый Томас был уже беглецом и пробирался через болота, Сесили отправилась повидать госпожу Дойл. Она с трудом заставила себя подойти к дому олдермена, который с такой радостью встал на сторону этого еретика Генриха, но его жена была совсем другой, ей Сесили доверяла.

– Я просто не могу так дальше жить, – сказала она. – Я не знаю, что делать.

И Сесили рассказала обо всем, что происходило между ней и Генри. Но если она ожидала сочувствия или каких-то сомнений со стороны госпожи Дойл, то ошиблась.

– Ты должна вернуться и жить со своим мужем, – не раздумывая, заявила ей госпожа Дойл. – Все очень просто. Даже если ты не любишь его, – строго добавила она и задумчиво посмотрела на Сесили. – Ты можешь заставить себя любить его, ну, в достаточной мере? – откровенно спросила она.

Как раз об этом Сесили и спрашивала себя.

– Беда в том, – призналась она, – что я думаю, это он меня не любит.

– Ты в этом уверена?

– Мне так кажется.

– Пожалуй, – уже мягче произнесла госпожа Дойл, – ты должна позволить своему мужу слегка усомниться. Брак ведь отчасти похож на религию, – осторожно добавила она. – Он требует веры.

– Но все равно это не то же самое! – возразила Сесили. – Ведь в истинной вере у меня нет сомнений.

– Ну, ты можешь хотя бы надеяться, – улыбнулась госпожа Дойл и, видя неуверенность на лице Сесили, добавила: – Дитя мое, в таком случае ты должна уповать на снисходительность. Будь с ним добра. Все наладится. А кроме того, – разумно заметила она, – ты ведь сама сказала, что дальше так продолжаться не может. Так что все очень просто: терять тебе нечего.

В тот же вечер, уложив детей спать в главной комнате, Сесили спустилась в мастерскую и сказала Тайди, что он может подняться к ней наверх.

В погожий день конца августа в Ратконан явился старик. Еве он представился брегоном – знатоком древних ирландских законов и советником Фицджеральда в Манстере. Он привез послание от родителей Мориса и передать его должен был только самому юноше и Шону. А поскольку оба они уши со стадом на горное пастбище, Ева отправила за ними человека, а сама тем временем, с должным уважением к старому человеку, предложила ему кувшин эля и закуски в зале, где, как он сказал, ему хотелось бы отдохнуть. В ожидании Шона и Мориса Еве оставалось только гадать, что за дело могло привести к ним брегона.

Одной из причин могла быть, безусловно, семья Фицджеральд. Когда собственный гарнизон предал Шелкового Томаса в Мейнуте, он сбежал и начал собирать ирландских вождей, верных его семье. Канонир мог захватить парочку крепостей и обладать сильной артиллерией, но людей у него было всего несколько сотен, да и здоровье начало подводить его. Англичан можно было измотать и уничтожить.

Но за Канониром стояла вся мощь Англии. Поэтому ирландские вожди были осторожны. Шелковый Томас продолжал твердить, что испанцы вот-вот придут к нему на помощь, хотя шли недели, а испанцы так и не появлялись. Шелковый Томас получил горький урок власти: друзья – это те, кто думает, что ты победишь.

– По крайней мере, здесь люди преданы Фицджеральдам, – как-то сказала Ева Шону.

Но он лишь покосился на нее.

– Кое-кто из О’Тулов, да и наши собственные родственники О’Бирны уже ведут переговоры с Канониром, – объяснил он жене. – Он предлагает хорошие деньги.

К середине лета Шелковый Томас уже просто прятался в лесах и болотах, как какой-нибудь воинственный вождь давно минувших времен.

Но он не был древним ирландским вождем – он был богатым молодым графом Килдэром. Канонир действовал не спеша, и наследник Фицджеральда начал впадать в уныние. На прошлой неделе один из его английских родственников, командир королевской армии, отыскал Томаса в жалком лагере возле Болот Аллен и пообещал жизнь и прощение, если он сдастся, и Шелковый Томас согласился. Новость добралась до Ратконана три дня назад.

Поэтому теперь, как ни трудно было Еве в это поверить, все больше становилось очевидным, что вся сила могучего рода Килдэров тает, как тает над горами звук волынки. А если их власть падет, что же будет с Десмондами на юге? Не захотят ли южные Фицджеральды, чтобы их сын Морис вернулся домой в это смутное время?

Ева надеялась, что этого не случится. После смерти сына Морис стал им настоящей опорой, он помогал Шону и дарил Еве тихую любовь.

Дома Шон и Морис появились к вечеру. Шон уважительно приветствовал брегона и, выпив немного эля, уселся в большое дубовое кресло в зале, выглядя весьма внушительно. Морис тихонько устроился на табурете и с любопытством посмотрел на старика. Ева присела на скамью. Потом Шон вежливо попросил брегона сообщить о своем деле.

– Я Киран сын Арта, потомственный брегон, пришел к вам от имени леди Фицджеральд, матери Мориса Фицджеральда, приемного сына Шона О’Бирна, – начал брегон официальным тоном, говорившим о серьезности дела. – Можешь ли ты подтвердить, – он повернулся к Морису, – что ты и есть упомянутый Морис Фицджеральд? – (Морис кивнул.) – А ты тот самый Шон О’Бирн?