Локвуд чувствовал себя отвратительно. Он уже давно убедился, что расследование убийства — сплошное мучение для рядового полицейского. Хмыри из уголовки помыкали им как хотели. Ему сплошь да рядом приходилось стоять в оцеплении и выглядеть в глазах любопытных (а их всегда набиралась целая толпа) полным идиотом. Кое-кто из этой толпы непременно пытался вмешаться, а то и запустить чем-нибудь в полицейского. Локвуд уже несколько часов подряд находился на ногах, и с семи утра у него во рту маковой росинки не было. Мочевой пузырь его был переполнен, в заднице свербело — правила гигиены он соблюдал кое-как и являлся отнюдь не счастливым обладателем огромной россыпи анальных прыщей. Вследствие всех этих причин Локвуд пребывал далеко не в самом лучшем расположении духа.

Поэтому прибытие Джейми Фурнье не доставило ему ни малейшей радости. Все, чего оказался удостоен Джейми со стороны полицейского, — это произнесенной с нескрываемым раздражением фразы: «Вали отсюда, парень».

Однако Джейми был слишком сильно встревожен, чтобы так запросто отвалить.

Локвуд, вопреки многочисленным свидетельствам обратного, считал себя человеком терпеливым, но на этот раз он отнюдь не был расположен сносить наглые выходки какой-то сопливой промокашки из медицинской школы, не желавшей подчиняться его указаниям. С Уортон и ее бандой ему волей-неволей приходилось мириться, но уж в отношении этого сопляка, который упорно не желал занять подобавшее ему место, он мог продемонстрировать свою власть.

Локвуд шагнул вперед, готовясь обрушить на парня всю накопившуюся в нем злость. Он даже сделал глубокий вдох, грубоватые черты его лица уже приняли свирепое выражение, и неизвестно, чем бы все это закончилось для Джейми, если бы в этот момент из здания не вышел Джонсон. Праведный гнев Локвуда, увы, так и не нашел выхода. Джейми, в свою очередь, немедленно ухватился за возможность поговорить с более старшим по званию.

— Я беспокоюсь о своей знакомой, — произнес он. — Она не пришла на занятия, и дома ее тоже нет…

Джонсон, понятно, не имел представления, насколько серьезными сведениями может обладать этот молодой человек, но зато он прекрасно понимал, что, упустив важного свидетеля, окажется в таком положении, что впору будет позавидовать убитой девушке. Поэтому он без колебаний пропустил Джейми в музей, при этом метнув выразительный взгляд на Локвуда.

Последний, оставшись в одиночестве, произнес три слова, приводить которые нет необходимости.

* * *

Он еще не видел ни тела, ни крови, ни веревки, ни всех прочих подробностей, но уже по тому, что какие-то незнакомые люди рыскали повсюду, ползали по ковру, рылись в письменных столах и книжных шкафах, было ясно, что он находится на месте преступления.

Красноречивее всего об этом говорили выражения лиц этих людей.

Именно такую картину увидел Джейми через наполовину застекленные двери вестибюля, в котором его оставил Джонсон. Увиденного оказалось достаточно, чтобы у молодого человека неприятно засосало под ложечкой.

— С тобой все в порядке, парень? Может, тебе лучше сесть?

Джейми покачал головой. Тем более что сесть в пустом вестибюле было не на что — разве что на пол.

— Так ты говоришь, пропала твоя подружка?

— Да… То есть я думаю, что пропала.

— Как ее зовут?

— Никки Экснер.

— А адрес?

— Олейв-авеню, тридцать девять, квартира два.

— Когда ты ее видел в последний раз?

Дать ответ Джейми не составляло труда, но внезапно он осознал, куда это может его завести, и нерешительно замолк, размышляя, о чем стоит говорить, а о чем все-таки нет.

— Так когда?

— Что-то около десяти вечера или, может, в половине одиннадцатого.

И тут ему был задан вопрос, которого Джейми боялся и отвечать на который у него не было никакого желания.

— И где?

Сделав глубокий вдох, он выдавил:

— В пабе.

— Каком?

— «Харви».

Паб находился в двух кварталах от школы. Джонсон кивнул, записал название паба и про себя отметил, что молодой человек чего-то недоговаривает, а то и вовсе врет.

— Ты можешь описать ее?

Как и большинство свидетелей, Джейми нарисовал очень приблизительный портрет, от которого по большому счету не было никакого толку:

— Среднего роста. Каштановые волосы, коротко стриженные. Темные глаза.

Однако Джонсон записал показания Джейми очень подробно, словно тот рассказывал о местонахождении сундука с сокровищами.

— Насколько коротко подстрижены волосы? И поточнее их оттенок, пожалуйста.

Джейми рукой указал длину волос, проведя ладонью на уровне середины шеи, и прибавил:

— Она красилась хной.

— А глаза, ты говоришь, темные?

— Ну да. Карие.

Джонсон почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Спокойным тоном, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения, он спросил:

— Какие-нибудь особые приметы можешь назвать?

Джейми покачал головой.

— Совсем никаких? Родинки, наколки, ничего такого?

И тут Джейми вспомнил, и в этот момент его лицо вспыхнуло. Смущаясь и с трудом подыскивая слова, он признался, что на внутренней стороне левого бедра у Никки была татуировка — красный скорпион.

* * *

У Айзенменгера накопилась куча всевозможных дел, которыми он не спешил заняться. При этом директор музея был страшно занят. Сказать, что профессиональные обязанности Айзенменгера разрывали его на части и доводили до полной прострации, было бы неправдой. В отделении, конечно, не хватало одного консультанта, и руководство школой никак не могло подыскать человека на это место (во многом из-за репутации Рассела), но музею выделили двух ординаторов, и это делало жизнь директора более или менее сносной. Время от времени Айзенменгер испытывал угрызения совести из-за того, что ему приходится до предела загружать практикантов работой — устав колледжей ее величества со свойственным им лицемерием категорически запрещал это делать. Однако совесть еще не замучила его настолько, чтобы жить и трудиться стало невмоготу. Практиканты занимались препарированием, и через их руки проходил весь материал, поступавший в музей. Только после этого новые экспонаты попадали к Айзенменгеру или Расселу. При этом от ординаторов требовалось лишь удостоверять правильность диагноза и осматривать тела на предмет случайно пропущенных метастазов в лимфатических узлах или иных незначительных отклонений.

Итак, в музее произошло убийство. Итак, девушку выпотрошили и подвесили к потолку. Итак, полицейские рыскали по всему зданию, как чесоточные клещи. Итак, он был одним из подозреваемых.

Итак, итак, итак.