А нравилась я. Как и другие красивые и привлекательные девушки. Он то загорался моим соблазнением, крутясь рядом целыми днями, провожая до дома, и непрозрачно намекая, что хотел бы быть моим парнем, то вдруг утихал и переключался на другой объект своего вожделения, но через какое-то время его снова накрывало страстью ко мне, и он терся возле меня, посылая пламенные взгляды.

Как я на это реагировала? Я обращала все в шутку. А как иначе? Всерьез ухаживания Егора я не воспринимала, и его слова, что он готов остепениться и встречаться только со мной, не убеждали меня в серьезности его намерений. Я держала его на расстоянии, и максимально, что позволяла себе с ним – легкий флирт. И когда Егор поцеловал меня в подъезде перед моей дверью с надеждой, что я приглашу его на чай, я не сильно, но настойчиво его оттолкнула и грозно сказала, чтобы он больше этого не делал, у меня есть Марк, и я не променяю его ни на кого другого.

Да, я прикрывалась Марком. Всегда так делала, когда хотела избавиться от навязчивых поклонников. «Девушка, вашей маме зять не нужен?», или «Девушка, можно с вами познакомиться?», или «Девушка, можно вас пригласить в кафе?» и так далее и тому подобное. И на все был один ответ: «У меня есть парень».

Егор знал Марка, они познакомились на моем дне рождения, и ему не нужно было объяснять, кто это такой. Но он не думал, что у нас с ним все серьезно, на его памяти Савельев был моим другом детства и никакой романтики за нами он не замечал. Я приложила все усилия, чтобы убедить Кулагина в обратном, и кажется, он мне поверил. И Марк мне в этом подыграл, когда мы в следующий раз все вместе встретились. Это немного охладило пыл Егора, он стал сдержаннее и больше не предпринимал попыток меня поцеловать. И до дома не провожал. Но в университете время от времени вился возле меня, словно проверяя, не изменились ли мои предпочтения.

Лена все видела и понимала. И злилась. Не понятно, на кого – на меня, на себя или на Кулагина. Но в чем я виновата? Егор меня не интересовал, и она это прекрасно знала. А на него злиться – смысла никакого. Он ей ничего не обещал и надежд не подавал. Выходит, злилась на себя? Из-за того, что не может найти к нему подход? А надо ли? У Кулагина определенные критерии на женские формы, уж я-то про них наслышана, и Лена не вписывалась в эти параметры. Зачем ей нужен такой примитивный тип? Ах, да, из-за денег. Как можно быть такой меркантильной? А как же гордость? Но, видимо, Лена о ней ничего не слышала.

За последний год она часто на меня дулась и могла неделями не заговаривать со мной. Когда Кулагин находился поблизости. Но со сменой его предпочтений, ее дружелюбие возвращалось, и мы общались, словно перерыва и не было.

Юлю эта ситуация сильно забавляла, и она шутливо делала ставки на то, сколько продлится «молчанка» Лены в очередной раз. Последний период оказался самым коротким, но лишь благодаря стечению обстоятельств, которые свели Егора с Леной в ночном клубе. Тимирязева «оторвалась» со своим «принцем» и спешила поделиться всеми подробностями с нами…

Время было безжалостно ко мне, и полтора часа пролетели как один миг. Я сильно нервничала, и беспокойство усилилось, когда я увидела, сколько студентов будут принимать участие в конференции. Семнадцать человек. Среди них и гуманитарии, и представители точных и естественных наук. У каждого интеллект читался в глазах, и я вдруг почувствовала себя глупой и несмышленой девчонкой, заблудившейся в коридорах, и не понимающей, как сюда попала и с какой целью. Это ощущение возросло, когда стала слушать выступления этих студентов в актовом зале.

Я вышла читать свой доклад седьмой по счету. Так выпал жребий, и я надеялась, это число станет для меня счастливым. Трибуна стояла на сцене и с высоты актовый зал выглядел намного внушительнее. Пришли не только студенты и преподаватели, но и сторонние слушатели, которые решили поддержать своих друзей. Глаза присутствующих обращены на меня, и это никак не способствовало моему успокоению – руки тряслись, и в горле все пересохло. Стакан воды бы не помешал, но об этом никто не позаботился. Надо было подумать самой.

Прежде чем представиться и зачитать название своего доклада, я посмотрела на Шандора. Точно ища в нем поддержку. Он сидел в первом ряду, и я хорошо видела его глаза. Мы пришли в актовый зал раздельно, он не заговаривал со мной, и я не знала, как обратиться к нему первой. И в этом затишье я наиболее остро чувствовала свою вину. Как будто бы я воспользовалась его помощью в личных целях и снова отвернулась от него, побоявшись открыто поздороваться, когда мы встретились сегодня утром. Словно устыдившись его.

Неожиданно Шандор моргнул глазами, улыбнулся, прошептал одними губами: «Удачи» – и на душе сразу отлегло. Он не обижен на меня. И я дала себе установку обязательно подойти к нему после конференции и еще раз поблагодарить за помощь и эту негласную поддержку.

Я начала прочтение своего доклада тихо, с волнением в голосе, часто подсматривала в свои записи, боясь сбиться и потерять нить повествования, но постепенно взяла себя в руки и уже на третьей минуте вещала с чувством, с толком, с расстановкой. Я не смотрела на Шандора, чтобы не сбиться с настроя, увидев в его глазах оценку своего прочтения, но чувствовала, что он испепеляет меня своим взглядом. Я смотрела прямо перед собой, периодами посматривала на Дмитрия Сергеевича, который, конечно, тоже присутствовал в этом зале и сидел во втором ряду. Он и еще пару студентов задали мне несколько вопросов, я ответила, и только тогда взглянула на Шандора. Едва заметно он улыбнулся и поднял большой палец вверх. «Молодец!» – прочитала я по его губам. Он не стал задавать мне вопросы, и, если честно, это меня порадовало.

Закончив со своим докладом, я окончательно расслабилась и позволила себе следить за выступлениями остальных студентов без оценки степени их подготовленности, а просто наслаждаясь проделанной ими работой и восхищаясь их стремлением выразить свои мысли и мнение на широкую публику. С особым интересом я, конечно, отнеслась к докладу Шандора. Он был на высоте и по моей субъективной оценке на голову превосходил всех остальных. Я не слышала в его голосе волнения, он говорил