Мы оказались за воротами университета. Перед нами дорога, и вдоль проезжей части росли платаны. На них появились листья, и их сочная окраска добавляла яркого цвета хмурой погоде, поднимая настроение. Дальше наши пути с Шандором расходились. Но я поторопилась задержать его еще на несколько слов:

– Ты живешь недалеко отсюда?

– Да, вот мой дом.

Он указал на другую сторону улицы, где между двумя домами, стоящими к нам фасадом, я заметила еще один пятиэтажный корпус, расположенный торцом.

– О, так близко. А мне туда, на остановку.

Я указала направо от себя. В душе теплилась надежда, что он предложит меня проводить, и тогда мы сможем продолжить разговор, но он только кивнул, соглашаясь с моими словами, и ничего не сказал. Мне не хотелось заканчивать встречу неопределенностью, и я стала судорожно соображать, чем его можно завлечь, чтобы закрепить наши дружеские отношения.

– Шандор, как ты смотришь на то, чтобы куда-нибудь сходить? – выпалила я.

Он пристально посмотрел в мои глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– В кино… в театр… или… что ты предпочитаешь?

– С кем?

– Ты и я, вдвоем.

– Зачем?

Его брови сошлись на переносице, и в голосе я услышала жесткие нотки.

– Просто… по-дружески…

Но вдруг я вспомнила, как накануне корила себя за расточительство, к которому принудила Шандора, и поспешила поправить себя:

– Или в парк… или сквер. Просто погулять на свежем воздухе… пообщаться.

Он продолжал смотреть на меня хмуро и напряженно. Взглядом пробежался по всему моему телу, и затем снова посмотрел в мои глаза. Мне стало неуютно, и я испуганно потупила взор. Что я снова сказала не так? Почему он так осуждающе на меня смотрит, будто я предложила ему что-то непристойное? Вот бы отмотать пленку назад и отказаться от своих слов, но, к сожалению, я не обладала этими фантастическими способностями, и стала выкручиваться из ситуации, причину возникновения конфликта в которой не понимала.

– Прости, – подняв на него глаза, сказала я, – я снова навязываюсь.

– Нет, дело не в этом. Просто… я не могу. Спасибо за предложение, но не могу.

– Не можешь сегодня или вообще? Мы можем завтра… В любой удобный день, когда…

– Нет, – твердо произнес Шандор, – ни сегодня, ни завтра… ни в этой жизни… Прости…

И он резко развернулся и пошел к пешеходному переходу, едва не сбив с ног женщину, которая оказалась на его пути. Он извинился перед ней, и поспешил дальше.

Я с недоумением следила за его удаляющейся фигурой. Что я снова сделала не так? Почему его ответ был таким категоричным? Чего он испугался? Ведь он сам вызвался мне помочь с очередным докладом, значит, не против общения со мной. Отчего обычная прогулка вызвала такой резонанс? Или он склонен общаться только в рамках учебы? Почему? И тут меня осенила догадка – у него есть девушка. Но почему он открыто об этом не сказал? Я бы поняла. И хоть я не намеревалась стать ему кем-то больше, чем друг, мне бы тоже не понравилось, если бы мой парень гулял с другой девушкой в свободное от учебы время. Нет, здесь что-то другое. Но узнаю ли я что? Ответы на эти и другие вопросы снова откладывались. И мне ничего не оставалось, как дойти до своей остановки и поехать домой.

Глава третья

На выходных я встретила в подъезде нашу соседку тетю Валю. На вид ей лет шестьдесят, и сколько себя помню, она всегда жила в нашем доме. Это пышнотелая женщина с двойным подбородком и бородавкой на носу, большими круглыми глазами и высокими как будто удивленными бровями очень добродушная и с детства проявляет ко мне симпатию. Своих дочерей у нее не было, только сыновья, и я ни раз слышала, как повезло моим родителям, что у них такая славная девочка.

Отец тети Вали был ветераном войны, прошел ее от начала и до конца, принимал участие в битве за Днепр, дважды был ранен, но снова возвращался на фронт, получил множество наград и медалей. После войны числился без вести пропавшим, но в июне сорок пятого вернулся домой, и тетя Валя, будучи семилетней девочкой, очень хорошо запомнила этот момент. Как ее мать плакала на груди отца, как он прижимал жену к своему сердцу и осыпал макушку горячими поцелуями, как она сама смотрела на него, не веря своим глазам и не решаясь приблизиться. Она боялась, что это мираж, и стоит сделать хоть шаг навстречу, видение исчезнет, и рядом окажется только унылая, серая, исхудавшая мать и уголек ее глаз с выжженным взглядом пролитых слез. У всех детей в доме отцы погибли на войне, и она тоже была в их числе. Но вот он стоял перед ней живой, покалеченный, но – живой, и она впервые узнала, что такое настоящее счастье. И мама плачет не от горя. И в доме, хоть и инвалид с одной рукой, но все-таки живой отец. И она больше не сирота.

Тетя Валя им гордится, и с трепетом рассматривает и изучает его медали, которые он ежегодно надевает себе на грудь, празднуя День Победы. Она знает, за что отец их получил, после какого сражения, и кто ему вручил эту награду. Он говорит о войне лишь раз в год, на 9 Мая, в другие дни делится воспоминаниями неохотно, желает все забыть. Особенно как гибли его товарищи, с которыми он воевал плечом к плечу и без которых этот день был бы невозможен.

Ее мать хранит его письма с фронта долгие годы, и после его смерти, на тридцатую годовщину окончания войны передает их издательству, чтобы те напечатали их в своей газете. Тетя Валя трепетно относится к этой публикации, держит ее в особой коробке, и на 9 Мая перечитывает отцовские письма, вспоминает его рассказы, больше пронизанные человеческими чувствами – дружбой, взаимопомощью, состраданием, – нежели боевыми действиями. И в том, что мне доводилось от нее слышать, я чувствую героизм русского народа, гордость за нашу страну, за силу и отвагу наших солдат.

И встретив ее в эти дни, я вдруг вспомнила про ее отца и конференцию, посвященную Великой Отечественной войне. А что если мне принять участие в ней и рассказать о подвигах не своих дедов, воспользоваться архивами не из своих семейных альбомов, а поведать историю отца моей соседки? Ведь и материал для этого у меня есть. Он бережно хранится в воспоминаниях и