В одном дне пути на юг от города, в котором нет железной дороги, виделось старой сангоме, а генеральские агенты записывали, пока старуха хрипела над пророческими костями, и глаза мужчин желтели и сверкали, как у леопарда.

Когда она договорила, они убили ее. Она умерла, и их лица запечатлелись на ее сетчатке, а дверной молоток в виде большой медной львиной головы на двери Дростди под рукой Инджи Фридландер оказался неожиданно холодным. Как будто сегодня зимний день, подумала она, или день лихорадки и болезни.

Когда дверь открылась, Инджи отшатнулась от запаха целебных мазей, застоявшейся воды в фонтане, винограда, гниющего на плитках внутреннего дворика, перьев попугая и неожиданного павлиньего крика, перекрывающего треск радиопередатчика. Инджи уставилась на женщину средних лет.

— Здесь можно остановиться? — нервно пискнула девушка.

16

Как ввести глухонемого человека в новый город и новую жизнь?

Нужно внимательно следить за ним, решил Большой Карел Берг, и замечать, на чем останавливается его взгляд. Потом приносить ему эти вещи или отводить его к ним. Так ты найдешь путь к его сердцу и сделаешь из него преданного партнера.

В первое же утро после прибытия итальянцев в Йерсоненд он пошел будить Марио Сальвиати в пристройке позади своего дома. Он с удивлением увидел, что спящий мужчина все еще держит в руке камень, который нашел вчера около рельсов и поднял вверх.

Большой Карел поставил рядом со спящим кружку с кофе, слегка потряс его за плечо и пошел на переднюю веранду, где сидела и дожидалась его Летти Писториус. В это утро у нее снова был далекий, замкнутый взгляд — вчера вечером она припомнила что-то, однажды сказанное ей Большим Карелом. Он не помнил, что это было, но вот она сидела там и размышляла об этом. Он поднялся по ступенькам, она подняла голову и спросила:

— Ты что, собираешься тащить с собой этого немого на Равнины Печали? Он хоть понимает, зачем он здесь?

— Если бы ты подарила мне сына, — огрызнулся Большой Карел, взяв свою кружку с кофе, — который смог бы помочь мне с моим проектом, мне бы не потребовалась помощь иностранца.

— В тот день, когда ты услышишь меня, получишь своего сына.

Забыв про кофе, Карел вскинул вверх руки, и горячая жидкость выплеснулась на него.

— Да ты знаешь, Летти Писториус…

Внезапно рядом с ними оказался Марио Сальвиати, стоявший на нижней ступеньке лестницы. Он надел чистую белую рубашку и гладко причесал влажные волосы. Карел увидел все тот же камень между его большим и указательным пальцами. Он медленно выдохнул. Когда Карел повернулся к Летти, ее уже не было. Он снова обернулся к Марио Сальвиати, но и тот исчез. Карел стряхнул с руки капли кофе, взял шляпу и медленно побрел по саду до того места, где рядом с рыбным прудиком сидел на корточках Марио Сальвиати. Они немного посмотрели на золотую рыбку, потом Карел поманил итальянца за собой.

Двое мужчин обошли дом и вошли в мастерскую, просторную, выходящую на север комнату с большими окнами. Большой Карел толкнул дверь, и Марио Сальвиати удивился, увидев поток света, струившийся в помещение, и большие верстаки, заваленные измерительными и прочими инструментами. Карел наблюдал за итальянцем, медленно передвигавшимся между столами. Тот взял в руки буссоль, потом медный ватерпас. Долго стоял возле теодолита, подержал в руках телескоп. Но дольше всего он задержался возле резцов и деревянных молотков, брал резцы по одному, взвешивал каждый в руке. Посмотрел на Карела и улыбнулся.

Карел дал ему возможность продолжить осмотр комнаты, но итальянец быстро вернулся к камнерезным инструментам. Тогда Карел подвел его к столу в углу комнаты, на котором лежали землемерные карты и несколько мелкомасштабных моделей мостов и плотин. Карел убрал ткань, скрывавшую тщательно сделанную масштабную модель, которая стояла на его собственном столе.

Они начали рассматривать ее: это была Гора Немыслимая — даже новоприбывший не мог ошибиться — и городская плотина; вдоль нее извивалась железная дорога; виднелись городские крыши; позади горы простиралась широкая каменистая равнина. Потом Сальвиати наклонился, потому что указательный палец Карела медленно полз по местности. Движение пальца началось на городской плотине и продолжалось по тонкой серебряной линии, тщательно начерченной там. Линия бежала от плотины, вверх к горному хребту, через гору и выстреливала через равнину.

Карел стоял перед итальянцем. Тот же указательный палец он прижал к груди Сальвиати. Они немного постояли так и вдруг поняли, что Летти следит за ними через окно. Карел в приветственном жесте поднял руку, но она отвернулась.

Большой Карел вытащил из комода кожаный мешок. Подошел к резцам и тщательно отобрал шесть самых прочных, разных размеров. Марио Сальвиати наблюдал за ним. Карел по одному взвесил резцы в правой руке. Потом скатал мешок с резцами и перевязал его ремешком. Шагнул к Марио Сальвиати и протянул ему мешок.

— Это твое, — произнес Карел. Сальвиати не слышал его, но понял. Часом позже, когда они ехали верхом мимо городской плотины, он придержал своего коня, и тот на голову отстал от жеребца Большого Карела, с левой стороны. Так Марио Сальвиати и ездил впоследствии, во все те дни, что простирались перед ними. Этого Карел и хотел. Этого Летти Писториус, слишком хорошо знавшая своего мужа, и боялась.

17

Со временем это стало известным под названием «канал стремительной воды» — акведук, созданный Карелом с помощью Немого Итальяшки и Закона Бернулли. Канал, сверкавший, как след змеи и отводивший излишки воды от заново построенной по другую сторону каменистой равнины плотины в Йерсоненд.

Немой Итальяшка, человек, который не мог говорить, сделал так, что его услышали — громовыми взрывами динамита.

Раннее утро стало временем взрывов — или временем прятаться, как говорили жители Йерсоненда — и город часто просыпался из-за громовых раскатов с далеких равнин.

Эти взрывы сделались значительной частью жизни города. Это были дни, когда имя Карела Берга превратилось в Большого Карела Берга; это было время, когда люди начали смотреть на него снизу вверх; дни, когда земля часто дрожала; дни до того, как он стал известен под прозвищем Испарившийся Карел.

Время шло, и работа закаляла его, а солнце обжигало ему кожу, и приземистый итальянец начал походить на ящерицу. Обладая природным умением управляться с уровнями и теодолитом, которые Большой Карел заказал из Амстердама, он измерял и тесал камни, разработав систему жестикуляции, чтобы его понимали.

Вот так Марио Сальвиати отсек свои лучшие годы, говорили позже люди; каждый уложенный им камень был безмолвным словом одиночества и стремления к миру, который он оставил. Итальянец укладывал камень за камнем, обращаясь с каждым так, будто это было тело женщины, а Большой Карел заполнял мир словами и — если верить слухам — занятиями любовью, а по воскресеньям после обеда с гордостью возил гостей в своей карете, чтобы показать им котлован и строительные работы.