Со временем Инджи попытается разобраться, сколько правды содержится в этих историях, но сейчас она сидит в «Пежо», вспоминая Джонти Джека и скульптуру, спрятанную под одеялом. Я не смогу быстро купить эту скульптуру, поняла она. Сначала надо будет завоевать доверие этого человека, а как-нибудь потом, когда он станет более здравомыслящим, чем во время их последней встречи, ей придется убедить его, что скульптуре самое место в фойе Национальной Галереи.

Инджи подумала о жадных лицах министра и спикера и вздохнула. Тут большой пес сунул морду в открытое окно и загадочно посмотрел на нее. Его голова была на одном уровне с окном автомобиля.

Инджи с трудом сглотнула.

— И как тебя зовут? — спросила она, но пес по-прежнему не проявлял никаких признаков доброй воли. Его усталые, мудрые глаза сосредоточились на ней. Инджи боялась выйти из машины. Ей казалось, будто пес взял ее в плен. Позади него клевала что-то стайка курочек-бантамок с покрытыми перьями ногами. Инджи несколько минут смотрела на них, потом рискнула пошевелиться. Пес зарычал, не убирая голову из окна.

И вот Инджи пришлось сидеть там, в машине, в тени дерева Через четверть часа она услышала бой часов в доме. В деревьях ворковали голуби. Веки пса отяжелели, глаза закрылись. Он негромко всхрапнул. Какая нелепость, подумала Инджи, и только собралась шевельнуться, как пес снова зарычал, не открывая глаз. Она покорно опустилась обратно на сиденье. Может, лучше подождать. Законное время для отдыха, решила Инджи — еще одно городское ощущение, не имеющее здесь никакого значения, потому что старый дом со своим фронтоном, широкой опоясывающей верандой и запущенным садом, сохранившим определенную упадническую элегантность, был пронизан духом безвременья.

Сидя на краю кровати, старый генерал, не имеющий понятия о молодой женщине в «Пежо», бормотал экзотические названия в микрофон радио — названия давно забытых галеонов и фрегатов; призрачных кораблей, плававших только в сердцах охотников за сокровищами вроде него самого.

Он знал все наизусть: даты, когда они затонули, подробности крушения, как они тонули, их потери, высоту волны и морское течение, тоннаж и количество спасательных шлюпок, паруса и паровые машины, боровшиеся с волнами, остовы, наполовину похороненные в песке, как разинутые рты черепов, выставленные для разложения и для прибрежных ветров, полуутонувших людей, спасшихся на плотах, которые сносило все дальше и дальше в море, и они медленно умирали от обезвоживания и чернели, как сушеная сельдь, съеживались и становились загрубевшими в своей смерти, а потом их подбирали корабли, зашивали в парусину и снова бросали в море…

Подобные образы проносились в голове генерала, пока он сидел перед картами, натягивая на себя москитную сетку, пока воспоминания о смерти, и бурях, и морской соли не делались непереносимыми. Он был одним из племени вымирающих охотников за сокровищами — последним из тех, кто нырял за сокровищами в затонувшие галеоны, движимый мечтами о золотых монетах и драгоценностях, ждущих его под песком. Алчность удерживала в жизни людей такого сорта, а их даты рождения тонули, как затонувшие шхуны, и погружались все глубже в песок, и волны времени омывали их до тех пор, пока они не становились потерянными навсегда: люди без возраста, охваченные жаждой золота и вечной верой в великую находку; люди, которых поколение за поколением оберегали датские доги. Потому что если желание твое достаточно сильно, знали люди, подобные ему, ты сумеешь победить даже саму смерть.

В тот самый день, когда Инджи появилась в Дростди, генерал получил по передатчику сообщение от своих агентов о поисках, греющих его сердце. Потрескивающее сообщение о Четвертом Корабле пришло с запада страны. Голландский служащий, Ян ван Рибек, посланный в 1652 году Голландской Вест-индской компанией, чтобы основать на мысе Штормов восстановительную базу, прибыл туда на трех небольших кораблях — это знали все. Но лишь избранные, которые рыскали по шарику в поисках сокровищ, знали, что был и еще один корабль, забытый историками. На Четвертом Корабле перевозили золото, которое требовалось ван Рибеку, чтобы выторговать свой путь через моря в случае нужды, а также путь через Африку. Этот корабль сошел с курса из-за встречного ветра.

Три хорошо известных корабля — «Рейгер», «Добрая надежда» и отважный «Дроммедарис» наблюдали за облаками, курившимися над Столовой горой с места, известного теперь, как гавань Столовой горы. Четвертый Корабль затонул в холодном течении Бенгуэла на западном побережье Африки, недалеко от устья реки Большая Гэриеп.

План усложнялся, судя по трескучим сообщениям из приемника генерала, и он разворачивал карты и обводил на них круги при помощи парочки компасов. Он оттолкнул с дороги пса, перелистывая книги и вращая глобус — появились доказательства, проливающие свет на предположение, что Четвертый Корабль пытался ускользнуть от пиратского капера с командой, набранной неизвестно где.

Скорее всего, Четвертый Корабль подвергся разграблению прежде, чем затонуть; возможно, пиратский корабль тоже затонул после пушечной стрельбы, с такелажем, перепутавшимся, когда два судна столкнулись в открытом море и люди напали друг на друга с саблями и мушкетонами.

Кто знает? Под поверхностью сказки поблескивает золото; сверкающие приливы воображения омывают сокровища, а время от времени, если свет упадет правильно, золото сверкает на дне океана, притягательное, чувственное, невыразимо желанное. Генерал знал об этом все, сидя в одиночестве в своей спальне с увеличительным стеклом, дрожащим над картами и старыми рукописями.

Миллионы Крюгера были вторым кладом, заставлявшим его обливаться холодным потом, принесшим ему приступы застарелой малярии, когда он шел по горячему следу: рюкзаки, полные золотых фунтов, золотые бруски и другие сокровища, которые Пол Крюгер пытался вывезти из страны, когда англичане вторглись в две республики буров в начале двадцатого столетия.

Некоторые охотники за сокровищами утверждали, что золото с Четвертого Корабля было обнаружено кавалерией Пола Крюгера, расплавлено и обращено в фунты для покупки пушек в Германии, винтовок во Франции и провизии в Капской провинции во время войны.

В тот день, как раз тогда, когда Инджи для пробы протянула руку к внушительной собачьей голове, пришло новое сообщение о золоте Крюгера. Инджи легонько погладила Александра, он открыл глаза и с обожанием посмотрел на хорошенькую девушку, так нежно прикасавшуюся к нему. В это время через аппарат генерала, запинаясь, шел факс; старая сангома (ведьма-знахарка), сообщалось в нем, умирающая от голода старая ведьма далеко с севера, призвала воспоминания и видения с помощью духа своей матери, тоже сангомы: старые истории о долинах с деревьями, одно из них — огромный пустотелый баобаб, печально кланяющийся закатному солнцу. В ста шагах от него находится невысокий холм с грудой камней, один из которых имеет отчетливую форму профиля бородатого мужчины. Во время двенадцатого удара часов в Новый Год, и только в это время, кончик носа мужчины отбрасывает тень рядом с муравейником. Если отметить это место каблуком и рыть там, найдешь монеты, которые, сверкая, выскальзывают из рук, скользкие, как вода, неземные, словно держишь между пальцами солнце.