Пожар не тронул не только жилой дом, в котором мы гостили, но и более отдаленные постройки, в которых наш хозяин держал скотину, так что он не потерял ничего из своего имущества. Небесное милосердие пощадило и прочих купцов, оказавших нам гостеприимство, и они понесли очень незначительные потери. Ярмарка в том месте длится в течение одного дня, и по окончании трапезы купцы собрали все свои товары и сложили их в надежном месте еще до появления дракона. Вид дракона напугал их до такой степени, что они кинулись врассыпную.

И вот тот самый дьякон, который изгнал паланкин с реликвиями Святой Девы Марии из пределов церкви, испытал запоздалое раскаяние. Босиком он проследовал к паланкину и распростерся пред ним на земле. Дьякон свидетельствовал о справедливости понесенной им кары Божией, каялся и молил о прощении.

Костры из костей и семя драконово

Всенощное бдение в честь святого Иоанна Крестителя (24 июня, день Ивана Купалы) считалось торжественным праздничным днем в календаре средневековой церкви, когда христиане с особым благочестием отмечали рождение Иоанна Предтечи — предшественника Христа. Традиционно в этот день жгли праздничные костры. В XII в. французский богослов Джованни Белето (1135–1182) описал древние корни этой традиции, составив примерно в 1162 г. трактат о литургических практиках под названием «Свод о церковных должностях»[72]. Согласно Белето, обычай возник вследствие необходимости отпугивать драконов дымом от костров из костей животных. Английское слово костер, bonfire, обязано своим происхождением этой средневековой традиции. При всей двойственности изначальной цели эти костры символизируют праздник рождения Иоанна Крестителя, ибо он является «горящим светильником», провозгласившим приход Христа.

В это время (праздник святого Иоанна Крестителя) люди сжигали кости мертвых животных, следуя старинному обычаю. И вот откуда возник этот ритуал. Встречаются животные, именуемые драконами, о которых говорится в псалме: «Хвалите Господа с земли, драконы и все бездны…»[73] Эти животные, утверждаю я, летают по воздуху, плавают в воде и ходят по земле. И если они преисполняются похоти в воздухе (что случается нередко), то часто они извергают семя в воды колодцев или рек, что приводит к мору на протяжении года. И для того чтобы отвадить их, люди придумали такое средство: погребальный костер складывают из костей и дым от костра отпугивает драконов. И поскольку это случается в одно и то же время, то этот обычай стал ежегодной традицией. Есть и другое поверье, почему сжигают кости животных: делают это в память о сожжении мощей святого Иоанна язычниками в городе Себаста[74]. И еще по традиции во время всенощного бдения люди несут маленькие факелы, поскольку Иоанна именуют горящим светом, и он подготовил пути для прихода нашего Господа.

Изображение дракона в алхимическом манускрипте, XVI в. Wikimedia Commons

Пророчество Мерлина

Драконы также часто встречаются в пророчествах, приписываемых волшебнику Мерлину в цикле исторических легенд о короле Артуре. Британский историк Гальфрид Монмутский (ок. 1095 — ок. 1155) включил многие из этих легенд в свои хроники «История королей Британии» (Historia Regum Britanniae)[75]. В этом труде, созданном в 1136 г., Гальфрид приводит мифическую историю Британии. Летопись тянется от основания королевства Брутом, праправнуком Энея, бежавшего из Трои и заложившего Рим, и до кончины короля Артура примерно в VII в.

В одном из многочисленных пророчеств Мерлин открывает королю Вортигерну причину падения крепостной башни: в подземном озере, расположенном под башней, спят два дракона — белый и красный. Когда озеро осушили, драконы пробудились и стали биться друг с другом, пока белый дракон не одолел красного. На просьбу короля истолковать скрытый смысл битвы драконов Мерлин ответил, что это предрекает гибель его королевства, ибо красный дракон представляет народ Британии, который скоро покорится саксонским завоевателям.

И тогда Вортигерн призвал своих колдунов и спросил их мнения и совета. Они дружно сказали ему выстроить мощную башню, где он сможет укрыться, когда падут все крепости. Долго искал он подходящее место для башни, пока наконец не пришел на гору Эрит. Сюда он призвал каменщиков со всей страны и повелел им выстроить башню. Каменщики принялись за работу и стали закладывать фундамент. Но сколько бы они ни возводили за день, за ночь земля поглощала уложенные камни, и они не знали, почему исчезают плоды их труда и что им делать.

Когда об этом доложили Вортигерну, он вновь призвал своих колдунов, чтобы они объяснили суть происходящего. Колдуны велели ему разыскать сироту-безотцовщину, убить этого юношу, а кровью его окропить раствор и камни. После этого фундамент должен был укрепиться, по их разумению.

Гонцов отправили во все концы страны на поиски такого юноши-сироты. Прибыли они в город Кэрмердин и увидели группу ребят, игравших у городских ворот. Они подошли поближе посмотреть на их игры. Устав от дальней дороги, гонцы присели в кружок, не теряя надежды найти нужного им юношу. И вот в конце дня вспыхнула ссора между двумя мальчишками, которых звали Мерлин и Динабутий. В пылу спора Динабутий крикнул Мерлину: «Как ты можешь со мной соперничать, тупица? Да разве ты мне ровня? Я королевской крови и по матери, и по отцу. А про тебя никто не знает, чей ты, ведь у тебя никогда не было отца!» Услышав это, гонцы переглянулись. Они внимательно посмотрели на Мерлина и спросили у прохожих, кто он такой. Прохожие рассказали, что отец мальчика никому не известен, а мать его — дочь короля Диметии и живет она в этом же городе среди монахинь при церкви Святого Петра.

Схватка драконов на гравюре Альфреда Фредерика, 1881 г. Alfred Fredericks, from The boy’s Mabinogion, edited by Sidney Lanier, New York, 1881

Не теряя времени, гонцы поспешили к правителю города и от имени короля распорядились, чтобы он отправил Мерлина вместе с матерью ко двору Вортигерна. Узнав причину такого приказа, правитель немедля отослал Мерлина и его мать к королю, дабы он распорядился их жизнями. Когда они прибыли ко двору, Вортигерн почтительно приветствовал мать, ибо он знал о ее благородном происхождении, а затем стал расспрашивать, от кого у нее сын. «Клянусь своей бессмертной душой, — отвечала она королю, — и твоей душой тоже, я никогда не имела связи со смертным мужчиной. Могу сказать лишь одно: когда я проживала с другими монахинями в наших укромных покоях, некто повадился навещать меня в образе прекрасного молодого человека. Он часто