Тогда я действительно ненавидела море. Ненавидела всем своим существом. Мне была поистине омерзительна та невообразимая двуличная лживость, какая вечно таится в его глубинах. Зачем манит оно случайных путников своим показным безмятежным спокойствием, дразнит, завлекает в разбросанные повсюду коварные сети, тогда как на самом деле в недрах его постоянно бушует непреходящая кровавая схватка? Никогда, никогда не найдут вожделенного упокоения тела и души тех несчастных, кому суждено было остаться на дне морском!

И тем не менее меня брала неизъяснимая досада, что я не принадлежу к их числу. Мною владело неодолимое желание тотчас же, не задумываясь, броситься в воду, чтобы ее злосчастная стихия приняла мое изможденное тело, в котором я уже не видела нужды, в свою суровую, ненасытную обитель. Мне не было дела до тех мучительных терзаний, каким неизбежно подверглась бы при этом моя немощная плоть. Все те неизъяснимые чувства и помыслы, что с неистовой силой всколыхнулись тогда в моем возбужденном сознании, были сведены лишь к единому отчаянному упованию: чтобы это безбрежное морское пространство любыми возможными способами вновь соединило меня с теми двоими, кого его невообразимая бесцеремонная жестокость отвратила от меня навеки.

Я бесшумно поднялась с колен и уже собралась было последовать своему непреклонному намерению, однако, вместо того, чтобы покорно предаться безраздельной власти неистово бушующих волн, я все еще продолжала стоять на небольшой песчаной насыпи возле их регулярно вздымающихся ослепительно-белоснежных гребней.

«В чем дело? — думала я. — Всего несколько быстрых движений — и я окажусь рядом с ними. Разве это не самая вожделенная цель всех возможнейших стремлений моего сердца? Сейчас мне выпал подходящий случай сломить наконец последнюю незримую преграду, разделяющую нас». Но, вопреки моим мыслям, теснившимся исключительно вокруг тех, кто находился в таком неизмеримом отдалении от всего земного, ступни мои инстинктивно впились мертвой хваткой в зыбкую поверхность холодного песка. Какая-то неведомая сила упорно держала меня на месте. Что такое? Неужели трусливый страх перед небытием обуздал мое сознание и сковал бездействием все мои члены? О, нет! Я совершенно убеждена, что вовсе не страх руководил тогда мною. Будь моя воля, я кинулась бы в море, не задумываясь. Но мое отчаяние достигло наивысшего предела: оно вконец сломило мою волю и оглушило сознание. И я была вынуждена покорно подчиниться велению Высшей Силы, не позволившей мне тогда действовать на свое усмотрение и погнавшей меня на поиски моего последнего прибежища в неведомую даль, неотвратимо лишив всякой надежды на новую вожделенную встречу с ними в непостижимой беспредельности иного мира.

В тот вечер, о котором я завела речь в самом начале своего повествования, моя путеводная звезда привела меня в неведомый поселок, затерянный среди множества громоздившихся по всей округе холмов. Вероятно, близилась полночь. Сумерки уже совершенно заволокли все окрестное пространство, но я, как обычно, упорно продолжала брести наугад, не разбирая дороги. Однако очень скоро на моем пути возникла какая-то странная преграда. Сначала я решила, что это обыкновенный высокий холм и сделала попытку обогнуть его стороною. Я преодолела солидное расстояние вдоль его склона, казавшегося скорее крутым, нежели отлогим, что с самого начала почудилось мне весьма подозрительным. Но еще пущее подозрение вселила в меня невообразимая ширина холма, который все тянулся и тянулся единой сплошной непроходимой стеной, резко пресекая мне дальнейший путь.

Тогда я попробовала взобраться наверх. Бесполезная затея: ноги мои беспомощно заскользили по слишком уж гладкому для холма спуску. Я повалилась вниз, но тотчас поднялась и быстро ощупала препятствие руками. К моему немалому удивлению оно оказалось холодным и твердым и вовсе не ассоциировалось в моем представлении с земляной возвышенностью, а скорее походило на отвесную скалу. Впрочем, я по-прежнему не была уверена в правдивости своего предположения, ибо поверхность сего загадочного монстра оказалась чересчур гладкой.

У меня не было ни малейшего желания строить бесчисленные догадки по этому поводу, так как я была слишком измождена долгой ходьбой и неизбывной печалью в мучительно трепещущем сердце. Посему я весьма охотно отказалась от дальнейших бесплодных попыток продолжать свой путь в непроглядной темноте и, покорившись воле Провидения, примостилась у подножия таинственной громады. Сырой, буйный ветер неистово выл и пронзительно стенал надо мною; казалось, его стремительные порывы бушевали по всем потаенным закуткам этой дикой пустынной местности. Разразилась яростная гроза. Сверху то и дело метали молнии. Их регулярные вспышки озаряли всю округу ослепительным блеском, методично превращая ночную мглу в светлый день. Повсюду раздавался зловещий рокот грома, словно бы с неумолимой силой сотрясающий небесное и земное пространство.

Я невольно вздрогнула: мне вдруг стало не по себе. «Что все это значит? — мгновенно пронеслось в моем воспаленном сознании. — Ужели это проклятое безумие никогда не отступится от меня? Ужели вовеки не будет желанного покоя моей обездоленной душе? Покоя, бесконечно далекого от привычного стереотипа этого понятия. Покоя светлого и умиротворенного, в отрадном целенаправленном движении, в сознательном, живом действии, а отнюдь не в закоснелом прозябании в безнадежных путах совершеннейшей апатии».

Подобные свирепые грозовые ночи были знакомы мне весьма близко. Они буквально преследовали меня по жизни, с поразительной точностью знаменуя каждую ее новую фазу. С невыразимым ужасом ожидала я очередной бури, ибо каждое ее приближение стало для меня неизбежным предвестником судьбоносных перемен. Так было трижды. Впервые это случилось со мною в ночь перед моим замужеством. Я прекрасно запомнила ту ночь, хотя тогда еще не обнаружила для себя тех мистических таинств, какие были сокрыты в ее непостижимой глубине. Та гроза отгремела довольно быстро. Вскоре все стихло и благополучно потонуло на время в недрах моего сознания.

Однако пришел срок, когда неизменный глашатай моей Судьбы снова напомнил мне о своем существовании. Теперь он избрал для своего урочного визита ночь перед рождением моего сына — первого и единственного ребенка, дарованного мне Провидением. Буря поднялась совершенно неожиданно, — казалось, ничто не предвещало ее, — как, впрочем, было и в первый раз. Но необузданные яростные порывы этой стихии не смолкали гораздо дольше. На сей раз я крепко призадумалась, зная, что близится срок моих родов. В памяти моей тут же встала предсвадебная ночь. Ее отчаянные деяния возникали перед моим мысленным взором в своей изначальной живости, будто бы все произошло не далее чем вчера.

И тут мне явилась дерзкая мысль о тайных знамениях, вестниках Судьбы, регулярно навещающих своих удельных избранников в незримом облике всемогущих нетленных сил истинной прародительницы всего живого — могучей величественной Природы. Я приняла эту ночь как условный знак, посланный мне свыше, и без малейшего удивления в продолжение последующих же суток легко разрешилась сыном.

Те памятные бурные ночные ненастья предшествовали самым счастливым, горячо желанным событиям моей жизни. Однако их неизбежные и притом незамедлительные последствия уже в ту пору поселили в моем сердце некую смутную тревогу, которая с каждым днем разрасталась, становясь все ощутимее. В конце концов, тревога эта достигла неимоверных размеров, стремительно оттеснив на задний план все иные помыслы и совершенно обуздав мое сознание. С нарастающим леденящим ужасом ожидала я очередного случайного столкновения с моим непостижимым таинственным гостем — бурей.