Он был как немецкий лейтенант, который в письме к невестелюбит посчитать карандашиком, сколько весят в сумме все солдаты его роты, сколькокилограммов крупы они съедают за ужином и сколько на каждого в среднемприходится бинтов, патронов и пулеметных лент. Правда, последние цифирки онстарательно замазюкивает.

– Не исключено, что для массовки выставят кого-то ещеиз молодых стражей. Яросы обедают не слишком часто, так что белка им надомного, – цинично ответил Арей.

– А мы не испепелимся в Тартаре, нет? И кости от холодане потрескаются, да? – забеспокоился Евгеша.

Мечник мотнул головой, запутавшись в этих «да» и «нет».

– Тартар неоднороден. Где-то холодно, где-то жарковато.В Круглом Провале терпимо. Лигул принял меры, чтобы его ни в чем нельзя былообвинить. Если кого-то из вас прикончат, малютка первый зальется слезами иобвинит меня, что я плохо вас подготовил. Хотя, убежден, яроса егеря загналисоответствующего. Они не глупцы и догадываются, чего хозяин от них ждет.

Арей говорил озабоченно, однако удивленным не выглядел. Мефпонял, что о предстоящих испытаниях он догадывался заранее. Не потому литренировки в последние месяцы длились дольше обычного? Два, а то и три раза вдень. С шестом, с мечом, с топором, с копьем. Ладони давно превратились воднородную мозоль. К концу второго часа ученики обычно переставали понимать,что делают их руки. Сознание от усталости отключалось. Лишь шест совершалдробящие выпады или, двигаясь сам по себе, без вложения силы, обрушивался навоображаемого противника. Меч наносил резкие уколы и короткие рубящие удары.

Арей не был сторонником «показухи», как он презрительноназывал школу Хоорса.

– Мельтешня хороша, когда тебя только собираютсяубивать, а ты не прочь попугать ватагу прохиндеев где-нибудь в трактире наЛысой Горе. Когда же уже убивают, поздно изображать стойку жирафа, лягающегокопытом низколетящего бегемота. Тут спасет лишь предельно жесткая скупаяработа. Первого противника нужно вбить в землю по макушку, тогда другие,возможно, вспомнят, что не кормили дома черепашку, – повторял обычномечник. Щурился, с усмешкой смотрел на учеников и интересовался:

– Возражения есть?

Ната слушала, скромно опустив глазки, однако ощущалось, чтовозражений у нее хватает. Легко рассуждать о жесткой работе, когда ты такаятуша и вдобавок лучший меч Тартара. В случае чего она, Вихрова, будетвыкручиваться иначе:

«Не убивайте меня, господа деграданты! Никто не хочет посмотреть,как я беззащитна, как хороша? Пусть все смотрят и того старенького лучникапоближе подведут!.. Я чешусь, когда в меня целятся!.. Эй, я не просила умиратьот любви так буквально! И что мне, интересно, делать с этими телами?»

Но молчала Ната не всегда, слишком велико было еераздражение против всякого спорта.

– Неумеренные занятия физкультурой мешают гармоничномуразвитию личности! – порой заявляла она вслух и даже показывала вырезку состатьей шестидесятилетнего скрипача, впервые додумавшегося до этой истины.

Но что бы там ни утверждала Вихрова, даже ей последние тримесяца не разрешалось пропускать тренировки, хотя она вечно жаловалась, что унее болят ноги и отваливаются руки.

– Если ты не перестанешь ныть, я покажу тебе, как действительноотваливаются руки, – негромко предупреждал ее Арей.

Ната сразу смекала, что это не просто ораторский прием, ибралась за меч. Она даже достигла некоторых успехов. Во всяком случае, толькоей одной удавался внезапный укол снизу. При этом, хотя клинок уже мчался к цели,Вихрова могла смотреть совсем в другую сторону, имея на лицеотрешенно-рассеянное выражение студентки, которая никак не вспомнит, кому далаконспекты.

– Тебя только убийцей подсылать, Вихрова! –говорила Улита.

– Я работаю глазами. Острые железки – это чтобы резатьколбасу, – парировала Ната.

– А по мне так ничего нет лучше телепортации наармейский склад с последующим возвращением к месту событий с парой «калашей».Это Буслаев у нас любит холодное оружие. Не пальнет, мол, случайно в кармане ине прострелит колено, – заявлял Чимоданов.

Он был даже драчливее Мефа: вечно влезал в уличные истории.Даф предполагала, что встопорщенный видок, вызывающая одежда и вспыльчивостьЧимоданова провоцируют людей с родственной психикой.

И вот теперь письмо из Тартара прояснило, почему онитренировались так много.

Глаза Арея, уставшие, покрасневшие, перескакивали с одногоученика на другого, задерживаясь на лице каждого.

По бескровным щекам Мошкина бродили красные пятна. Меч,который Евгеша зачем-то призвал и держал на коленях, то покрывался толстымслоем льда, то вспыхивал в пляске огня, отчего лед мгновенно таял. Результатомэтого непрерывного таяния стала лужа под ботинками, которой Мошкин пока незамечал.

За последние месяцы Евгеша вымахал еще сильнее и обзавелсязавидным баском. И лишь глаза остались прежние – испуганные, щенячьи.

Неукротимая Ната, насмехаясь над Мошкиным, как-то приклеилана его дверь бумажку:

«Ахтунг!

Красивый сильный мужчина завоюет мир, покорит Вселенную,разобьет женские сердца. Обращаться строго с 18.00 до 21.00. В 18.00 отпускаетначальство. В 21.00 мамочка велела мне ложиться спать».

Евгеша прочитал бумажку, обиделся, но рвать не стал иоставил на память. Хотя мамы с ним рядом и не было, ее присутствие ощущалосьастрально.

Клинок Мошкина был ему под стать. Широкий у основания,острый как бритва, он стремительно сужался к концу. Разумеется, артефакт, ноартефакт переменчивой силы. Это был зажатый и неуверенный в себе меч – такойже, как и его хозяин. Иногда он с легкостью рассекал доспехи, порой же унывал итогда спасовал бы даже перед сухой палкой.

– Всегда происходит именно то, чего я боюсь, и именнотогда, когда я боюсь. Значит, если я не буду бояться, ничего не произойдет.Сражаться с яросом придется в любом случае. Раз так, какая разница: боюсь я илинет? – не замечая, что произносит это вслух, бормотал Мошкин.

Арей молчал. Едва ли вопросы требовали ответов, да и Евгешаих явно не ждал. Глаза Мошкина неосознанно скользили по Канцелярии, пока ненашарили графин с водой. Рассеянно остановились на нем. Графин треснул ираспался. Превращенная в лед вода, повторявшая очертания графина, осталасьстоять на столе.

– Может, хватит с водичкой играться? –поинтересовался Арей.

Евгеша встрепенулся. Он вскинул голову и севшим голосомспросил, есть ли у яроса уязвимые места.