Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хозяин изволит позавтракать, – утвердительно, почти угрожающе заявил домовой, просунув морду в приоткрытую дверь. Яр с трудом сдержался, чтобы не прищемить нежити чересчур любопытный нос.
– Прохор изволит мне не указывать, – огрызнулся он, выбираясь из-под одеяла. – Я не хочу есть.
– Да как же! – охнул домовой, целиком протискиваясь в комнату. Каждый раз одно и то же. Когда-нибудь ему надоест. – Утром кушать надо, ещё Николай свет Иванович говаривал, и хозяйка тож…
Яр прикрыл глаза, унимая раздражение. Прохор был одной из двух причин, по которой он не мог избавиться от непомерно огромной квартиры. Старый домовой, привезённый сюда отцом Лидии Николаевны и помнивший несколько поколений семьи Свешниковых, знал слишком много. Однако даже Прохор не имел понятия обо всех тайниках, устроенных здесь прежними хозяевами, и это было второй проблемой. Где-то с полгода Яр перебирал варианты, пока не уверился, что проще всего оставить всё как есть и перебраться на Фрунзенскую набережную. Примерно тогда же он вновь остался один.
– Прохор всё сделал, как велено было, – путаясь под ногами, домовой следом за хозяином выскочил в коридор. – Рубашку нарядную нагладил, ботинки начистил…
– Ботинки я не просил.
– Да как же их не почистить! Надо, чтоб всё как следует было…
– Сделай милость, исчезни куда-нибудь, – в меру вежливо потребовал Яр. Он так и не приучился долго терпеть присутствие настырного домового.
– Пущай хозяин пообещает, что позавтракает!
– Позавтракаю.
– Сегодня!
– Не наглей!
Уловив в голосе хозяина гневные нотки, Прохор наконец внял просьбе и куда-то улетучился. Получив свободу от его общества, Яр умылся и с особенной тщательностью привёл в порядок растрёпанные волосы. Из-за необходимости выглядеть сообразно здешним правилам приличия он острее, чем всегда, чувствовал себя чужим.
Всё нужное – папка с документами, распечатанные плакаты, работа, переплетённая в тиснёную золотом обложку – дожидалось своего часа на письменном столе. Вещи эти смахивали на ритуальную атрибутику, вроде зимних чучелок, какие в Ильгоде с удовольствием жгли в Семарин праздник. Здешним людям не чужды действия, утратившие смысл и превращённые в обряд. В землях к северу от Брая ради права зваться взрослым нужно перетерпеть ночь на капище, а здесь – пятнадцать минут у доски. Это важно. Без этого здесь не позволяют учиться дальше.
Кроме прочего, Яр сунул в рюкзак найденную недавно рукопись. Судя по пожелтевшей от времени бумаге и характерному, очень старательному угловатому почерку, принадлежала она Николаю Ивановичу Свешникову. От изъятия в какое-нибудь секретное государственное хранилище тетрадку спас хитро устроенный тайник, о существовании которого – Яр был почти уверен – не знала даже наставница. Под заурядной клеёнчатой обложкой прятались не только кропотливо записанные наброски расчётов, но и разрозненные заметки обо всём подряд. Николай Иванович немало времени провёл по другую сторону границы и с высоты своей учёности видел там куда больше, чем сам Яр. Его рассуждения иной раз возмущали, иной – завораживали; казалось, полувыцветшие строки говорят голосом непростого в общении, но мудрого собеседника. Отказаться от чтения в пользу других занятий было неимоверно трудно; в дороге или в ожидании эта слабость, по крайней мере, обретала оправдание.
Одежду Прохор и впрямь отгладил безупречно. Нужно, что ли, принести ему мёда – в знак благодарности и примирения… Яр набросил на плечи рубашку и недоумённо уставился на лишённые пуговиц манжеты. Он знал, спасибо наставнице, как устроена здешняя мода, но, закупаясь к защите, как-то не задумывался о подобной ерунде.
– Вот ведь чёрт, – пробормотал он себе под нос и, повысив голос, позвал: – Прохор! Где коробка?
Домовой сей же час явился со шкатулкой в лапах. Артефакты – те, что можно было хранить легально – он прятал где-то в квартире при помощи своих собственных хитроумных чар; Яр и не надеялся самостоятельно обнаружить его укромные уголки. Прохор ревниво проследил, как хозяин ищет среди всякого чародейного хлама что-нибудь подходящее, и не преминул напомнить:
– Не след бы просто так к колдовским вещицам-то прибегать!
– У меня чрезвычайная ситуация, – возразил Яр, неумело стягивая манжету металлическим штырьком. Как и всё прочее в коллекции Свешниковой, украшенные мелкими бриллиантами запонки являли собой шедевр артефактного искусства; тонкий узор чар был настроен на улавливание чужих переживаний. Вряд ли предполагалось, что кто-то станет использовать их всего лишь по прямому назначению. – Не переживай, они легальные. Если спросят, скажу, что, м-м-м, опасался какого-нибудь обмана.
– Как хозяину угодно, – проворчал Прохор, почтительно принимая в лапы запертую шкатулку.
– Всегда бы так.
Но домовой был прав: от артефактов одна морока. Стоило створкам лифта раздвинуться на первом этаже, как левое запястье предупреждающе обожгло сухим жаром. Россыпь бриллиантов вмиг налилась чернотой. Поправив неудачно завернувшуюся манжету так, чтобы металл не касался кожи, Яр воровато огляделся по сторонам. У подъездной двери о чём-то увлечённо судачили соседка-собачница и зачем-то выбравшаяся из своей норы консьержка; обеим не было до него никакого дела. У ног хозяйки потешно валялся на спине лохматый чёрный пёс. Соседка снисходительно посмеивалась, Любовь Ивановна, воркуя, почёсывала собачье пузо – идиллия, да и только. Яр украдкой снова тронул запонку. Нет, не почудилось: артефакт улавливал не радость и не умиротворение, но боль и страх.
– Доброе утро, – нарочито громко сказал Яр, подходя к женщинам.
Обе мигом прервали беседу и повернулись к нему. Консьержка бросила щекотать пса и, охая, выпрямилась. Собака, улучив момент, перевернулась на лапы и отползла к подъездной двери.
