– Даже при всех боеприпасах, которыми его снабдили испанцы, – спокойно сказал Дойл людям, стоявшим вокруг него, – я точно знаю, что пороха и снарядов у него недостаточно для того, чтобы взять город. Это лишь пустые угрозы.

По всему выходило, что это действительно так. И вдруг все услышали женский голос. Он раздавался из верхнего окна башни.

– Это что, сам лорд Томас? – крикнула женщина.

На секунду повисла гнетущая тишина, потом послышался топот копыт. Солдаты Фицджеральда, наверное, решили, что в него кто-то целится. Но Тайди знал, кто это. И застыл на месте. Это был голос Сесили. Однако через мгновение, к его изумлению, аристократ ответил сам:

– Да, это так.

А правда ли, снова закричала Сесили, что он готов защищать Святую Церковь от еретика Генриха? Да, правда. И он не отвергает мессу? Разумеется, нет. Тайди вдруг показалось, что в голосе Фицджеральда сквозит сдержанное веселье. Не та ли это женщина, спросил лорд Томас, которая прокляла короля Генриха на последнем празднике Тела Христова. Да, это она, ответила Сесили, и она проклянет и лорда Томаса вместе с его дружками, если они отвергают мессу.

– Клянусь, никто из моих друзей в этом не повинен! – крикнул лорд Томас.

А почему его не пускают в Дублин, вежливо спросил он. Его что, не хотят видеть?

– Вас все будут рады видеть, кроме нескольких еретиков-олдерменов, – прокричала в ответ Сесили. – А им следует преподать урок!

До этого момента Тайди был настолько ошеломлен, что не мог двинуться с места. Конечно, он понимал чувства Сесили. Когда начались все эти события, жена уже говорила ему о том, что она думает об отлучении от Церкви короля Англии. Но он умолял ее держать свои мысли при себе, и хотя в последнее время Сесили стала довольно угрюмой, ему и в голову не приходило, что она способна на такой дикий поступок. Он посмотрел на Дойла, своего главного покровителя, которого только что назвали еретиком. Олдермен был мрачнее тучи.

Тайди побежал к башне и помчался вверх по винтовой лестнице. Задыхаясь, он ворвался в верхнюю комнату, откуда Сесили переговаривалась с лордом Томасом и как раз кричала его солдатам, что их встретит теплый прием, если они разобьют ворота, и оттащил ее от окна. Сесили сопротивлялась, и он ударил жену – один раз, в гневе, и еще раз от страха, потому что боялся, что она опять примется за свое. Удар был такой сильный, что Сесили упала на пол с разбитым в кровь лицом. Но Тайди, не обращая на это внимания, потащил ее вниз по лестнице в комнату первого этажа, где не было окон, выходивших на стену. Там он ее запер и вернулся к воротам, чтобы извиниться перед Дойлом. Но олдермен уже исчез.

После той истории Сесили долго не разговаривала с мужем. Оба понимали, что произошло, и не было никакого смысла возвращаться к этому снова. При детях и подмастерье они держались друг с другом со сдержанной вежливостью, наедине же просто молчали. Если кто-нибудь из них и ожидал от другого извинений, то ожидания оказались тщетными. И со временем лучше не становилось.

Немного позже в том же августе Шелковый Томас решил отправить отряд для налета на фермы Фингала. Для этой цели он выбрал людей с гор Уиклоу во главе с О’Тулами. Когда этим ирландским скотоводам развязали руки и они начали жечь и грабить богатые поместья Фингала, огромный отряд дублинцев, многие из которых имели там собственность, выступил из города и помчался на север на помощь фермерам.

Сесили из окон своей башни видела, как они возвращались. По тому, как они спешили, можно было догадаться, что это бегство, а когда отряд наконец пересек мост, она разглядела, что многие ранены. Через час домой вернулся Тайди с ужасными новостями.

– Восемьдесят человек убито! – Лицо Тайди было бледным, он мрачно взглянул на жену. – Восемьдесят!

Сесили молча смотрела на него. Она понимала, что должна что-то сказать, выразить сочувствие, которое, возможно, сломало бы барьер между ними. Она знала это, но поняла, что не сможет этого сделать.

– Мне не жаль, – сказала она.

Молчание, повисшее между ними после этих слов, своей безнадежностью было похоже на безбрежную ледяную пустыню.

В течение следующих дней город пребывал в потрясении. Почти не было семьи, которая не потеряла бы родственника или друга. Все больше дублинцев начинали спрашивать, что же будет дальше. Неужели войска Фицджеральда примутся убивать людей в Оксмантауне? Или явятся О’Бирны и начнут грабить южные фермы? Дойл и его друзья хотели продолжать сопротивление, но даже некоторые из олдерменов уже подумывали, не разумнее ли как-то договориться с Фицджеральдом?

– Давайте, по крайней мере, начнем переговоры, – предлагали они.

И как только им удалось убедить городской совет, соглашение было достигнуто очень быстро. Лорду Томасу разрешалось войти в город в ответ на обещание не причинять вреда его жителям. Он мог распоряжаться всем, кроме Дублинского замка. Королевские чиновники и часть олдерменов решили укрыться там и дождаться исхода событий. Это было не то, чего хотел лорд Томас, но это было лучше того, что он имел. И сделка состоялась.

– Я отправляюсь в замок с Дойлом. Он забирает туда всю семью. – Было одиннадцать утра, когда Тайди пришел к Сесили с этим известием. – Думаю, нам всем тоже следует пойти с ним, – добавил он. – Нужно поскорее собраться.

– Я останусь здесь, – ответила Сесили.

– А дети?

– Им будет безопаснее со мной. Фицджеральд не станет обижать меня и детей. Это тебе грозит опасность, если он нападет на замок.

– Стены очень толстые. И припасов мы собрали достаточно. Можно продержаться не один год.

Сесили холодно глянула на мужа:

– Ты боишься оскорбить Дойла. А я боюсь оскорбить Бога. Полагаю, в этом и разница между нами.

– Ну, как знаешь, – ответил Тайди.

К полудню он уже покинул дом.

Было дело в религии или она лишь послужила предлогом к окончательному разрыву, которого ей теперь хотелось, Сесили не могла сказать с уверенностью.

Безуспешная осада Дублинского замка продолжалась весь сентябрь. Однако за этот месяц из Англии пришли новости, которые должны были подстегнуть лорда Томаса к более решительным действиям.

Англичане наконец-то пришли. Войска были собраны, пушки привезены в порт, корабль подыскан. Даже сам Канонир там появился. По всему выходило, что англичане действительно решили сражаться.

Стоя на Касл-стрит и глядя на древние серые стены замка, Макгоуэн чувствовал растерянность. День был прекрасным, яркий солнечный свет отражался от замшелых сланцевых крыш и возвращался в синее сентябрьское небо зеленоватыми лучами. В нескольких ярдах от Макгоуэна солдаты Фицджеральда лениво пускали стрелы через стену, иными словами, занимались явно бессмысленным делом. Вряд ли кто-нибудь в замке был настолько глуп, чтобы нарочно подставлять себя под огонь. Но Макгоуэна тревожило совсем не это. Сейчас он думал только о том, как помочь жене олдермена Дойла. Он не хотел оставлять ее в беде.