На приглашение Уильяма всем зайти в дом и подкрепиться Шон ответил, что зайдет только он сам и двое его людей для короткого разговора. Когда Уолш, без лишней суеты, впустил их в дом и пригласил к большому дубовому столу в зале, Шон О’Бирн, держась подчеркнуто официально, положил на стол небольшую книгу Евангелий на латыни и попросил Уильяма опустить на нее руку.

– Вы хотите, чтобы я принес клятву? – спросил Уолш.

– Да, – спокойно ответил О’Бирн.

– И какой именно клятвы вы от меня ждете? – уточнил Уолш.

– Клятвы верности лорду Томасу.

– Верности? – Лицо Уолша помрачнело. – Едва ли, – произнес он с чувством, выпрямляясь во весь рост, – лорд Томас хотел принудить меня к такой клятве, если я и так по своей воле все эти годы был предан его отцу. – Он посмотрел на О’Бирна с мягким упреком. – Вы оскорбляете меня, – с достоинством добавил он.

– Это не принуждение.

– Но вы явились сюда с вооруженными людьми.

– Я скажу лорду Томасу, что вы добровольно дали клятву, – ровным голосом сказал О’Бирн, – если вас это удовлетворит.

Но это явно не удовлетворило Уолша, потому что выглядел он очень недовольным. Подойдя к двери, он попросил жену немедленно позвать всех в дом и стоял в дверях, пока все не собрались. А потом, бросив на О’Бирна яростный взгляд, он быстро подошел к столу, положил руку на Евангелие и громко произнес:

– Я клянусь на святом Евангелии в той же любви, уважении и преданности лорду Томасу Фицджеральду, которые я всегда испытывал и продолжаю испытывать к его отцу графу Килдэру. – Он взял Евангелие и решительно протянул его О’Бирну. – Я поклялся, следуя лишь своему сердцу, и никто меня к этому не принуждал. И все же я рад, что дал эту клятву. А теперь, – холодно добавил он, – позвольте откланяться. – И он коротким кивком дал понять, что гостям пора уходить.

– Этого недостаточно, – сказал Шон О’Бирн.

– Недостаточно?

Уильям Уолш не часто выходил из себя, но на этот раз он разъярился не на шутку. Спутники О’Бирна выглядели смущенными.

– Вы явились, чтобы оскорбить меня?! – воскликнул Уолш. – Я дал клятву. И ничего добавлять не стану. Если лорд Томас сомневается в моей верности, чего просто не может быть, то пусть сам придет сюда и скажет мне это в лицо. А я все сказал. – И он решительно направился к двери.

Но О’Бирн преградил ему дорогу.

– Вы должны принести клятву верности не только лорду Томасу, – без всякого выражения произнес он, – но также его святейшеству и императору Священной Римской империи Карлу Испанскому.

Эта триада была подобрана весьма тщательно. Стоило произнести такую клятву, и пути назад к королю Англии уже не было. А поскольку для Генриха VIII она означала, что человек поклялся в предательстве, за этим неминуемо следовали виселица, дыба и четвертование. И для тех, кто понимал все эти последствия, такая клятва была устрашающей в своей необратимости.

Но Уолш уже так разгорячился, что почти не слушал.

– Я ни в чем больше клясться не стану! – закричал он. – Пусть лорд Томас приходит сюда хоть с тысячей солдат и пусть прикажет отрубить мне голову, если сомневается во мне! Но тебе, О’Бирн, я не позволю обращаться со мной как с каким-то злодеем! – Он презрительно посмотрел на человека с гор Уиклоу, наливаясь кровью. – Тебе я ни в чем не клялся. Так что убирайся из моего дома! – в бешенстве закричал он.

Но Шон О’Бирн не тронулся с места. И достал из ножен меч.

– Я убивал людей и получше тебя, Уолш, – угрожающе сказал он, – и дома сжигал побольше твоего, – добавил он, бросив взгляд на Маргарет. – Так что, – мягко закончил он, – у тебя пока есть выбор.

Все замерли. Уолш не трогался с места. Маргарет с тревогой смотрела на него. Никто не произносил ни слова.

– Я делаю это, – наконец с отвращением произнес Уолш, – под угрозой оружия. Вы все свидетели того, – он окинул взглядом всех, стоявших вокруг, – как обращается со мной этот человек.

Сразу после этого О’Бирн снова подошел к столу и продиктовал слова клятвы, а Уолш, гордо выпрямив спину и надев на лицо презрительное выражение, повторил их тусклым голосом, положив ладонь на Евангелие. После этого патруль уехал. Но лишь когда всадники скрылись из вида, Уолш заговорил:

– Я рад, что Ричард сегодня в Дублине. Надеюсь, ему не придется давать такую же клятву.

– Я боялась, что ты не станешь этого делать, – призналась Маргарет.

– Я пытался, – ответил ей муж. – Клятва верности лорду Томасу, как и его отцу, вполне безобидна, ее я дал добровольно. Но я уже слышал об этих их новых клятвах и знаю, как это опасно. Самое ужасное, что в ней упоминается император. А это означает явную государственную измену. – Уолш покачал головой. – Если меня никто от нее не освободит, мне придется заявить, что клятву из меня вырвали угрозами, чему есть свидетели. Поэтому я и попросил всех войти в дом. Это, конечно, не слишком надежная защита, но если для лорда Томаса дела повернутся в дурную сторону, это может спасти мою голову.

Маргарет с восхищением посмотрела на мужа:

– А я и не поняла, для чего все это. Ты поступил очень разумно.

– Не забывай, – с улыбкой ответил Уолш, – я ведь адвокат.

– Но ты действительно думаешь, что лорд Томас проиграет? – спросила Маргарет.

– Одно дело, когда Фицджеральды бодаются с Батлерами, – сказал он. – Но когда они объявляют войну королю Англии – это уже совсем другое. Скоро мы увидим, как все повернется.

Той же ночью Маргарет сначала приснился Шон О’Бирн с мечом в руке, угрожавший ее мужу, а потом возлюбленный погибший брат – такой, каким она представляла его в своем воображении, он тоже сжимал в руке меч, как в тот день, когда отправлялся на битву с английским королем Тюдором. После этого Маргарет проснулась и долго не могла заснуть.

Если сначала Тайди надеялся, что новый дом-башня принесет мир и гармонию в его семью, то уже к августу он решил, что это была самая большая ошибка в его жизни.

В начале августа Шелковый Томас вернулся в Дублин и нашел ворота запертыми. Он тут же потребовал, чтобы его впустили. Но мэр города и олдермены отказали ему. Тогда лорд Томас пригрозил атакой, но их это не испугало. И Шелковый Томас был вынужден остаться снаружи городских стен.

Осада Дублина, которая последовала за этим, была беспорядочной и бестолковой. У Фицджеральда не хватало сил на то, чтобы взять стены штурмом. И если даже он мог прервать снабжение города, городской совет предвидел это и заранее подготовил достаточный запас провизии, которого хватило бы на несколько месяцев. Молодой лорд Томас мог лишь время от времени демонстрировать свою силу в надежде напугать дублинцев и заставить их передумать. Именно этим он и занимался одним августовским утром, когда олдермен Дойл пришел проверить защиту западных ворот.

Указания стражам ворот давались самые простые. Сами ворота были заперты на двойные засовы. Стражам не разрешалось дразнить Фицджеральда и его солдат и вступать с ними в перепалку, но в случае атаки они должны были начать стрелять с укреплений из луков и аркебуз. Перед самым приходом Дойла Тайди увидел в окно своей башни, как лорд Томас и около сотни всадников приближаются к воротам, и поспешил спуститься, чтобы предупредить караульных. У ворот он оказался одновременно с олдерменом, лорд Томас к тому времени тоже подошел к стене с другой стороны. Тайди услышал, как он отчетливо прокричал, что, если его не впустят в город, он будет вынужден подкатить к стенам пушки.