Как досадно мне, что поздравила тебя розами к ошибочному дню рожденья, — я думала, что ты уже на новый стиль перевел, как я это сделала (не 27.V, a 9.VI). Ну, прости глупую Олю! Поздно уж послать теперь к настоящему дню, и даже письмо, думаю, не поспеет.

Ванечек, я буду с тобой и 8-го окт., — тебе тоскливо будет?! Не скорби слишком сильно, побереги себя.

Конечно, у тебя многое от нервов. Наш болящий друг (он опять каждое воскресенье у нас, но следующее не будет, т. к. опять по делу в Берлин) совершенно похоже страдает. Ему хороший врач дал лекарство прежде всего для нервов, и через них оно должно действовать и на желудок — Bellargal. Ему хорошо помогает, но трудно достать его. Я ведь тоже чего-то маялась было с желудком, так он и мне оставил. Но, слава Богу, не понадобилось.

Я только хочу сказать, что этот господин, когда «утряслись» его нервы, совершенно переменился. И подумай: ел (когда еще жарко было) окрошку (!!), салат зеленый, томаты, винегреты… А в последний раз, т. е. позавчера: щи, жареную баранину с картофелем, зажаренным в этой же кастрюле, в жиру плавающим (мы так любим), салат зеленый… Он обязательно хотел, хотя и было для него отдельно, но в этот раз мы не могли себе, и главное Сереже, отказать в меню, о котором мы — казанцы, давно мечтали. Не было болей. А на другой день были к завтраку грибки-лисички и Kartoffel-Puffer[243] (это из сырой тертой картошки пекутся в шмальце[244] «блины»), для него была каша, яйцо и творог. Но он безудержно ел все. И… ни-ни, никакого даже «ощущения». Ну, что ты скажешь? А у него колоссальная язва по рентгену. Он заметно оправился, как только удалось ему (не без нашей с мамой помощи) ввести в равновесие себя и нервы.

Ванюша, дружок, ты не думай страшных дум. Прошу, молю тебя! _Н_е_т_ у тебя того, что ты думаешь! Конечно, _н_е_т!

Я много таких видала, — знаю.

Понимаешь, — у тех — не бывает болей. И самое главное: — кислотность лучший тебе гарант, что нет. Это же как раз то, что следует доказать. М. б. у тебя параллельно gastritis?[245] Это скучно, неприятно, но не опасно. Длительно, тягуче, надоедно, но диета — все… Эта слизь, «вязкость» — обычно показатель на гастрит. Ну, у тебя: м. б. gastritis acida[246]. Ведь это действительно очень может быть, Ваня. Оттого и тошно. Разве мудрено это при всяческих суррогатах? Но, слушай, Ванёк, не сердись только, не брыкайся, а как детка-пай подумай спокойно: не лучше ли тебе для обсервации лечь в клинику? Почему ты так этого не хочешь? Тебе все же самое главное нужен режим. Нет, Ванюша, _т_в_о_й_ режим, — (прости меня), не режим. И главное: упадет у тебя настроение, нет аппетита, ну и не ешь, — поднимется настроение, — засуетишься, — забудешь еду. Это же так понятно. Там этого быть не может. Я сама испытала и знаю. Подумай! Нельзя же возиться с болезнью и делать ее хронической. Тебе же нельзя болеть, — подумай, — сколько у тебя работы! И… потом… кто знает? — я м. б. приеду… Нет, поправляйся, брат!

Получил ли ты мое письмо с поздравлениями531 к рождению вот на такой же бумаге?532 Я послала его кажется 10-го, с шофером, а квитанции он мне не дал. Я там коснулась и «Солнца мертвых». Получил ли? И почему же не отзовешься? Напиши.

Сегодня дивный день, — ах, если бы повременила стужа! Мне в этом году как-то особенно жаль лета. Не видала я его с болезнью. Если тебе дадут разрешение на поездку, а ты будешь себя плохо чувствовать, то не езди, но не дай пропасть визе, можно заявить о болезни и попросить ее повторить в более благоприятное для тебя время. Так делал и Фасин муж, и о. Д[ионисий]. Хорошо? Или ты сам не хочешь уж? Кто знает!? Ну, я шучу, — полу-шучу.

Сегодня видела тебя во сне: — ты поцеловал меня в «душку», но потом… превратился в другую личность, даже в какую-то девицу. Мне было томительно это. И я опять тебя не видела в лицо, — как и всегда.

Ну, Ванечек, будь же здоров! Сходи в церковь! Если будем здоровы, то собираемся на Богослова в Гаагу с мамой. У меня ведь Праздник! У меня — Именинник! Ты и будь хорошим именинником, светел, радостен, покоен! Целую тебя, мое солнышко. Оля

Милушка, роднуся, дорогуся, ласкунчик, Ванюнчик, Ивчик, Ваник, Иваник, Иванушка, Иван-Царевич!

211

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

21. IX/4.X.42[247]

Ванино рожденье.

Ванечка — солнышко! Как я сегодня все время с тобой… 2-го письмо твое — стремление придти ко мне к 4-ому… Но какое грустное оно. Ванюша, не томись болезнью. Я так рада, что ты был у доктора. Доволен ли ты им? Это много значит — впечатление. Напиши. Тебе делали так называемую «фракционированную вытяжку сока». Вообрази себе, вспоминая, «докторшу» Олюлю. Это — мое было дело. Я хорошо вставляла зонд, даже самые нервные не давились. А часто и у врачей не выходило: однажды у нашего ассистента до того дошло, что пациент ему до крови перекусал пальцы, бегали по комнате — пациент пятился, а врач его настигал. Двери заперли, а мы в щелку смотрели — хохотали. Кончилось тем, что больной, когда ему было велено сесть, плача заявляет: «не могу». — «Это еще что?» — «Не могу… у меня… у меня…» Я не могу докончить, но догадайся, — с ним случилось то, что только дети могут сделать в штанишки от страха. И вот этакого-то пациента через 3 дня прислал ассистент ко мне. И мы… шутя вставили, — правда я сперва сама на его глазах проглотила «оливу». А то уж ему сестра даже через нос пробовала вводить. Ну, довольно. Ванечка, напиши тотчас же, как будет известно, что у тебя. Я подчувством знаю, что ничего страшного. Ты будешь здоров!

А как все эти дни я грустила о тебе… Эти последние дни, наши дни, сентябрьские дни — были особенно хороши: утра туманные, опаловые, мокрые, идешь и слышишь, как с набухших веток капли падают в канал.

А к полдню солнце прорывает эту завесу и, о, как чудесно тогда… Как тихо, нежно. Какие-то особенные дни. Все будто сладостно замирает, будто последняя ласка — эта тишина теплая. Около полдня даже жарко… А ласточек-то уже нет!.. Грустно…