о булочных… и знаешь… такая картина мне открылась… такого огромного содержания-захвата! Я должен написать ее525. Во всяком случае, если не я — ты, ты ее напишешь. Я тебе скажу в письмах. Оля, я не ответ пишу на твое от 18 на него нельзя дать ответа: оно: огромно! Оля — ты — предел счастья для меня, ты — неохватна, твоя душа неизмерима, ты — все чудесное, что м. б. в человеке… Господи, благодарю Тебя за Олюшу, что Ты послал мне ее. Оля, целую твои ножки, твои ручки, губки, глазки… целую твою бессмертную Душу… она со мной, ты всегда со мной… и ты всегда будешь со мной. Оля, будем крепки, да… ты так писала… бу-дем! Будем верить, надеяться. Оля, ты _в_с_е, _в_с_е — вся жизнь — Ты, моя песня… моя вера, мой свет, мое _в_е_ч_н_о_е. Оля, как я счастлив, что ты _е_с_т_ь. Оля, забудь думать, что можешь ко мне приехать. Это же — самоубийство! Ты можешь заболеть, что — тогда?! Это счастье — ты у меня… да… — но это невозможно. Я леденею от мысли — если ты _з_д_е_с_ь_ свалишься!!! Да, ты будешь в заботе, да… но я не могу допустить твоих тревог, страданий, переживаний непосильных, — я сам болен… а дома ты в уходе, в заботе… и я покоен, что ты не кинута на ветре. Если я не в силах буду — ходить за тобой?!!! Олюша, радость, если бы ты была здесь… — это верх мечты… но это и предел страдания. Ты же больна! Господи! Оля, обнимаю, покланяюсь тебе, в ноги кланяюсь, моя Святая. О, как я счастлив тобой! что ты — на земле, ты _з_д_е_с_ь. Что я узнал, _н_а_ш_е_л_ тебя, ты — меня! Целую. Последняя минута, надо посылать. Пиши, ради Господа!

Родная, не исправляю, нет времени.

Твой вечно Ваня — о, как люблю!

Я приду к тебе в этом письме ко дню рождения, 4-го X.

209

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

29. IX.42

Олюночка моя чудесная, Ольга моя премудрая, тихий светик… — пил твои письма вчера, в постели, — было уже одиннадцать, ночь, а тут нанесло доктора. Но сперва о твоем здоровье. Родная, у тебя был, конечно, молниеносный грипп. Нет, ни одной буковки твоих писем не сожгу, и никакой «заразы» — от тебя не боюсь, — а и заболеть от тебя — счастье мне. Слава Богу, что ты приняла антигриппал, — ты теперь, увидишь, застрахована. Следующий прием сделаешь 20–15 декабря, помни! Только бы не было от твоего гриппа осложнений! Спаси тебя Господь. Олюночка, у меня мысли скачут, — столько всего надо тебе сказать.

Знаешь, я был 14 в церкви, хоть и слаб был очень. Дотащился, поклонился Кресту и слушал — и пел сердцем! — чудесное, «детское» мое, столь любимое, от отца-певуна, зажигавшего лампадки, — «Кресту Твоему поклоняемся Владыко…» О, какой для меня _с_в_е_т, в словах, в напеве! Видится Воскресение…

Олюша… я был счастлив, слабый, что пришел, что услыхал снова и снова эту возносящую сердце песнь… Милая моя, птичка моя больная… как ласкова ты, нежна, глубока, тиха, — ты _в_с_е_ мое исцеление. Ах, как хороша твоя комната — келейка золотой моей пчелки-Оли!526 О, палевое, золотистое, как зрелый виноград, как «свет вечерний» — окно твое, — мой любимый цвет стекол, теплый, тихий, обещающий радость, умягчающий скорби и грусть. Ребенком, я так любил смотреть через граненое пасхальное яичко из хрусталя… — и все, все — солнечное, не резкое, праздничное, воскресное… — в будни, бывало, поглядишь… — вот же она, Пасха-то… — и я возвращал ее, отшедшую. Да будет всегда от этого оконца золотой свет в сердце твоем, родная. Но я не могу сейчас ответить на все в твоих письмах, — они так полны, так — _о_т_ _т_е_б_я! — Напиши о ясновидящей, что говорила о папе, о тебе… Путается все во мне, я сейчас взбит, радостно взбит: пришло одно письмо, — от газеты… — скажу сейчас. А пока — вчера — тоже _п_о_к_а, писал почти смаху, Арина Родионовна ждала письма, последние минуты до почты. А вот и сегодня, спешу тоже. Уже 6 ч. О себе, чтобы ты была спокойна. С пятницы — 25 — у меня нет ни тошноты, ни худшего. Боли… — изредка. Вчера около двух часов были. Сегодня, после утреннего чаю с маслом и яйцами, — в 10 ч. утра — спешил в город, — в центр, конечно, т. к. я же в городе тоже живу! — не было болей и через 2 часа после пищи. В 2 ч. завтракал с аппетитом, — все время хочу, хочу есть! изголодался? — правда, я мало ел, и не вовремя, все эти недели, месяцы… — ел свекольный, протертый суп с картофелем и сливочным маслом, потом молочный кисель… — после 2 ч. были очень небольшие боли, около 20 мин., — прошли. Спасибо, докторок мой чудесный, я сделал, как ты сказала, сбил белок, прибавил воды, и три раза принимал, — отлично! Сейчас пил чай с маслом и молоком и… оставшийся от белка желток сбил с сахаром и капельку рома —! — и я сыт, и пишу — спешу. М. б. буду набирать вес? Ты знаешь, такое искушение: даже ночью — все — грезится-думается, — а что я могу поделать? — ну, все разные кушанья… то поросенок с кашей, то солонина, с огурцами, горячая, жирок дрожит… пар такой… — то — булочная с заваленными прилавками — и нашими весами! — и маковые хлебы, — знаешь, спиралями чернеет-слезится? — то подковки, сушки, баранки… недавно стал пряники перебирать в памяти… и что же полезло! — такие вороха, такой огонь — жар — явь! запахи, слышал, как носик розанчика поджаренный пахнет! — слойки полезли, жавороночки, — заплетенные коски! — сайки с впеченной в донышко изюминкой, соломинкой! — о, как бы я все это изобразил — и хочу, хочу, такая _т_е_м_и_щ_а_ — вылезла… в лаборатории! когда я сидел с кишочкой, а Елизавета Семеновна слушала меня и… пускала слю-ни..! — и я пускал — в… пищеварение-то лабораторное!! Ольга, ты не знаешь, не помышляешь, _к_а_к_а_я_ это тема и на какой основе, — с глубочайшим смыслом!!! — о, что я _м_о_г_у_ дать!!! Вот оно, — «звезды глубоко тонут и в прудочке», — сказал один величайший и прекраснейший мыслитель в мире, — ты знаешь его?! — я это скоро повторю527 так, чтобы _в_с_е_ знали, — _т_а_м_ услышат! — сотни тысяч прочтут и — подивятся мыслителю, и это _н_а_д_о_ _м_н_е, тебе, _в_с_е_м. Ольга моя, ты знаешь, если мне случится написать, что пришло — о съедобном, — это _о_с_т_а_н_е_т_с_я. Это же гимн, — из гимна Ему, Всеблагому! Ольга моя, знаешь ли ты, что когда я