8 августа 1915 г. Хаустов внес запрос правительству об июньском расстреле костромских рабочих, 13 августа Скобелев требовал введения в России подоходного налога, а на следующий день состоялось наконец горячее обсуждение запроса 32 депутатов о возможности пересмотра дела большевистских депутатов, попавших в Сибирь. Тон задали меньшевики Чхенкели и Чхеидзе и трудовик Керенский, говорившие о допущенном властями беззаконии в отношении их товарищей по депутатскому корпусу. При этом вопрос ставился очень жестко: поступок правительства является оскорблением всей Думы и всего российского пролетариата, пославшего в парламент своих законных избранников. Были оглашены и мнения петроградских и московских рабочих, возмущенных грубым насилием над депутатами, а также письмо последних из сибирской ссылки в меньшевистскую фракцию Думы с выражением протеста по поводу их ареста, суда и его приговора. Это, кстати, опровергает и широко распространенное прежде утверждение, будто из-за идеологической нетерпимости Ленина имела место постоянная вражда между большевиками, меньшевиками и эсерами, начисто исключавшая якобы саму возможность какой бы то ни было их солидарности по тем или иным конкретным вопросам, в частности по поводу судьбы большевистских депутатов Думы.

Однако совершенно новым моментом в дискуссии 14 августа было то, что известный кадет В.А. Маклаков (родной брат министра внутренних дел) и прогрессивный националист В.В. Шульгин публично впервые признали, что арест большевистских депутатов был незаконен и ошибочен. Правда, поддержать внесение запроса правительству по этому поводу они отказались, мотивируя свою позицию тем, что принят запрос к обсуждению все равно не будет, а депутатам-большевикам станет только от этого хуже, ибо пока их имена не вычеркнуты из списка депутатского корпуса, а если это будет сделано, как принято в отношении осужденных членов Думы, то отношение к ним изменится только к худшему. В разговор тут же вмешался и дежурный думский защитник власти H.E. Марков 2-й, заявив, что никакого милосердия отправленные в ссылку депутаты не заслуживают, так как идут против российского государственного строя. Между ним и Керенским произошел и обмен резкими репликами: последний назвал всех проправительственных депутатов Думы «пораженцами, предателями и продажными людьми», а Марков 2-й в ответ окрестил Керенского «подстрекателем к убийствам». Наконец 18 августа, говоря о финансовом положении страны, Скобелев вновь заявил, что правительство должно немедленно уйти.

В такой обстановке 25 августа в Думе родился долгожданный оппозиционный Прогрессивный блок, но ни меньшевики, ни трудовики туда не вошли, так как хотели видеть в его программе больше необходимых стране крупных социальных реформ, а от приверженцев блока — более смелых выступлений с думской трибуны. Однако уже 3 сентября Государственная дума была в очередной раз распущена опять почти на полгода. Депутаты недружно прокричали «ура»!, и лишь Керенский выкрикнул: «Да здравствует русский народ!» Тем не менее летняя сессия Думы 1915 г. запомнилась России надолго, причем не только своими бурными дебатами, но и принятием законов о создании пяти Особых совещаний по обороне страны, помощи беженцам, введении подоходного налога и др., хотя новый кабинет министров, как ожидали многие, создан не был из-за несогласия с этим Николая II и престарелого премьера И.Л. Горемыкина.

Сентябрь 1915 г. стал временем, когда меньшевики, учитывая изменения обстановки в стране, решили скорректировать в более решительном и наступательном духе свои тактические позиции. Так, Г.В. Плеханов еще летом уже считал, что в Думе социал-демократам пришло время голосовать за военный бюджет (но меньшевистская фракция на это принципиально не пошла), а в первой декаде сентября возглавил в Женеве совещание нескольких социал-демократов и правых эсеров, принявших написанное им воззвание «К сознательному трудящемуся населению России». Так, начав свой путь в 1870-х гг. как народник, Плеханов пришел теперь к мысли о целесообразности союза правых меньшевиков и эсеров-«оборонцев» во имя спасения России. Он в основном повторял (только в более заостренной форме) свою прежнюю оборонческую аргументацию, придавая ей, однако, уже подчеркнуто антицаристскую, народно-патриотическую окраску, хотя даже в этот момент Плеханов по-прежнему отрицал всякое «вспышкопускательство» большевистского типа, призывая рабочих быть «мудрыми, как змии», так как иначе легко было бы даже «непродуманными стачками» оказать услугу внешнему врагу. Но было в этом документе и нечто для Плеханова новое: вполне возможно, писал он, что свержение врага внутреннего (т. е. царизма) станет «предварительным условием и залогом избавления России от германской опасности». При этом он добавлял, что военное поражение России, наоборот, явилось бы и ее поражением в борьбе за свободу.

Текст этого обращения (за исключением последних «крамольных» строк) с разрешения цензуры перепечатывался даже в русских легальных изданиях. В октябре 1915 г., в связи с 10-летием знаменитого царского манифеста 1905 г., Плеханов опубликовал в парижской газете «Призыв», инициаторами выпуска которой были участники упомянутого женевского сентябрьского совещания социал-демократов и эсеров, статью «Две линии революции», где развивал мысль о недопустимости отбрасывать с порога думский Прогрессивный блок в лагерь противников революции. Он писал, что предпочтительнее всего в России было не создание сразу революционного правительства, а постепенная смена состава кабинета справа налево — от октябристов к эсерам и социал-демократии. Приход к власти последних сразу, «вне очереди», был бы чреват, по Плеханову, откатом революции к реакции и дискредитацией самой социалистической идеи. Эту позицию Плеханов с завидным постоянством сохранял и в 1917 г.

Более решительно заговорил в сентябре 1915 г. и Потресов, подготовивший «Воззвание петроградских социал-демократов — сторонников народной самозащиты». Обращает на себя внимание уже само название этого документа, где речь шла не о защите самодержавной России силами ее старой армии, а о «народной самозащите» новой, демократической России после устранения прежней царской администрации, а возможно, и самого царя. «Самозащиту» же Родины должна была осуществлять уже демократизированная русская армия, а возможно, даже добровольцы из самых разных слоев населения после объявления России республикой.

Таким образом, Потресов как бы предвидел появление нового, демократического «оборончества» 1917 г., хотя прямо об этом в обращении по вполне понятным причинам и не говорилось. «Самозащиту» же страны Потресов связывал теперь только с патриотизмом народа, а не с правящим режимом — душителем в России всего передового. Потресов выступал за переход власти от царизма и дворянской реакции в руки буржуазных классов, причем подчеркивал, что демократизация страны неотделима от ее защиты от внешнего врага. Главную же роль в этом процессе Потресов отводил, однако, не буржуазии, а российскому пролетариату, тогда как судьбу царизма он более осторожно определял как «устранение, свержение или уничтожение». Новым было и его предупреждение об опасности сепаратного мира России с Германией. Так или иначе, новый программный документ Потресова свидетельствовал о его совершенно очевидном сдвиге влево.

Среди российских левых меньшевиков, которые жили и в эмиграции, и в самой России, наряду с более умеренными сторонниками думской фракции Чхеидзе были и радикалы-мартовцы. Их возглавил к концу лета 1915 г. находившийся в эмиграции Заграничный секретариат ОК РСДРП в составе Ю.О. Мартова, П.Б. Аксельрода, А.С. Мартынова, С.Ю. Семковского и И.С. Астрова. Они выпустили сначала «Письмо к товарищам в России», датированное 21 августа 1915 г. и называвшееся «Задачи российского пролетариата», а потом ноябрьский проект платформы, который упомянутый Заграничный секретариат предлагал теперь всем меньшевистским организациям. Спасение России, которая попала в катастрофическое положение, близкое к военному разгрому, состояло, по мнению авторов названных документов, в борьбе за мир и свержение царской власти. Поэтому ближайшим лозунгом российского пролетариата должен был стать созыв всенародно избранного Учредительного собрания для ликвидации войны и царизма. К нему могли бы привести массовые организованные революционные выступления, в русло которых нужно было стремиться ввести и стихийные вспышки возмущения рабочих на почве дороговизны, безработицы и ухудшения условий труда.