Читатель уже сталкивался в разделе о большевиках с их отрицательным ответом на телеграмму Э. Вандервельде. Аналогичное обращение этого бельгийского социалиста и секретаря МСБ получила в августе 1914 г. и меньшевистская фракция Думы, но она дипломатично «затруднилась» с ответом ему и попросила сделать это редакцию журнала «Наша заря» и, естественно, лично Потресова. По его мнению, расстановка сил среди участников войны выглядела так: агрессор Германия — это носитель наибольшего зла вдобавок еще и с рядом некоторых «сверхсметных» грехов, Англия и Франция олицетворяют, наоборот, прогрессивное начало, а вот перед социалистами России стоит более сложная задача, ибо они хотят придерживаться тактики «непротиводействия» начавшейся войне и русской армии, но сохранение царизма не позволяет им идти по пути англо-французских товарищей и во всем поддерживать свое правительство.

В итоге в ответе Вандервельде Потресов решил успокоить бельгийского министра-социалиста, дав понять, что мешать войне (а тем самым и союзникам России по Антанте) социал-демократы России не будут, хотя царское правительство — это отнюдь не демократическая буржуазная власть западноевропейского типа. «В своей деятельности в России мы (т. е. РСДРП. — С. Т.) не противодействуем войне»,[143] — говорилось в августовском ответе меньшевиков Вандервельде, причем специально подчеркивалось: РСДРП «надеется» (? -С. Т.), что военный конфликт «разрешится в интересах международного социализма». О сохранении же меньшевиками своей оппозиционности по отношению к царизму из ответа можно было только догадываться, их желание якобы совместить «непротиводействие войне» с «противодействием царизму было на практике просто неосуществимо, так как любая серьезная оппозиция власти обязательно была бы в той или иной мере и форме способна мешать делу обороны страны. Правда, уже в заключительных строках ответа Вандервельде Потресов сделал попытку все же придать ему оттенок «антиимпериализма»: «Мы считаем, однако, нужным обратить Ваше внимание, — говорилось там, на необходимость теперь же готовиться к энергичному противодействию уже намечающейся сейчас захватной политике великих держав и требовать при всякой аннексии предварительного опроса и согласия народа, населяющего присоединяемую область».

Но уже в январе 1915 г. Потресов решил направить в адрес Копенгагенской конференции социалистов нейтральных северных стран письмо специально о тактике российских меньшевиков, несколько «расшифровав» свой прежний ответ Вандервельде. Он, хотя и в весьма обтекаемых выражениях, призывал не дать войне перерасти со стороны России в захватническую и свести к минимуму возможные отрицательные последствия побед царизма на международной арене. Считал, что не нужно голосовать в Думе за военные кредиты, призывал развивать общественную помощь раненым, беженцам из западных районов страны и солдатским семьям, критиковать захватнические планы буржуазии и царского правительства, ставить в будущем вопрос о разоружении и международном арбитраже в случае назревания новых военных конфликтов и даже требовать замены постоянных армий народной милицией.

Поэтому, несмотря на всю свою осторожность, Потресов все же рассматривался царскими властями как потенциальный «неблагонадежный элемент»: журнал «Наша заря» уже в октябре 1914 г. был закрыт, в начале 1915 г. Потресова выслали из Москвы, а в январе 1916 г. — из Петрограда, так как он по-прежнему выступал как убежденный демократ, не отказывался от критики царского правительства и выработки условий будущего демократического мира. В 1915–1916 гг. Потресов участвовал в сборнике «Самозащита», печатался в журнале «Наше дело», а затем редактировал его преемника — журнал «Дело».

Но обратимся снова к работе Государственной думы и месту в ней меньшевиков. Очередная, трехдневная сессия Думы состоялась 27–29 января 1915 г. — к полугодию ведения Россией войны. Протянутая 26 июля 1914 г. абсолютным большинством депутатов царю и его администрации рука сотрудничества повисла в воздухе. Правительство не пошло на смягчение в стране по случаю начала войны унизительного положения ряда национальных меньшинств, особенно евреев, арестовало пятерку большевистских депутатов Думы, не пошло на прекращение преследования рабочих организаций и печати. В итоге имя министра внутренних дел Н.А. Маклакова стало олицетворением жесткого репрессивного курса Совета министров в отношении всех «инакомыслящих». Поэтому выступление 27 января в Думе Чхеидзе носило ярко выраженный характер принципиального несогласия оратора и его партии со всей внутренней политикой царизма. Чхеидзе призывал к скорейшему прекращению войны и прямо упомянул об аресте депутатов-большевиков как о новом акте беззакония властей, но из-за позиции кадетов не собрал нужного числа подписей под официальным запросом правительству о судьбе Петровского и его товарищей. За утверждение же бюджета на 1915 г. меньшевики, кроме Манькова, опять не голосовали, как и в июле 1914 г.

Таким образом, позиция думской меньшевистской фракции носила пацифистско-интернационалистский, но, естественно, умеренный в условиях царского парламента, да еще в военное время характер, причем Чхеидзе, как и трудовик Керенский, стали выдвигаться на роль главных оппозиционеров в Таврическом дворце, где заседала Дума. При этом их оппозиционность явно шла во время войны по нарастающей.

Об этом, в частности, свидетельствует выступление Чхеидзе 19 июля 1915 г., которое было довольно продолжительным и очень эмоциональным, чего обычно его речам явно недоставало. Он прямо обвинил во всем случившемся правительственную бюрократию (личность Николая II тогда еще прямо не затрагивалась), подробно говорил о преследованиях рабочих и национальных меньшинств, майском 1915 г. антинемецком погроме в Москве, издевательствах над политическими ссыльными и т. д. При этом Чхеидзе возлагал часть ответственности за все происходящее в стране и на Государственную думу. Выход из возникшего политического тупика он видел в полной демократизации России и заключении ею мира без аннексий и контрибуций. В заключение Чхеидзе зачитал заявление думской фракции РСДРП, где, в частности, говорилось: «Если народ не очнется, не возьмет в свои руки судьбы страны, разгром неизбежен. Или Государственная дума сознает эту основную задачу, или народ перешагнет через Думу… Правительство должно уйти, народ должен взять в свои руки судьбу страны». Так смело меньшевики в Думе еще не выступали.

Но уже на следующий день, 20 июля Родзянко не дал возможности меньшевику Тулякову огласить от имени фракции РСДРП критическую формулу перехода Думы к очередным делам, выдержанную в духе выступления Чхеидзе. Это опять создавало явно конфликтную ситуацию, выразившуюся в отказе меньшевиков голосовать за переизбрание Родзянко на пост председателя Думы. 1 августа 1915 г. при обсуждении вопроса о создании Особого совещания при военном министре Чхенкели прямо заявил, что Дума не может возвыситься до понимания своих элементарных задач — говорить правду о положении в стране, стать настоящей законодательной властью и демократизировать Россию (за это он был удален на три последующих заседания Думы). 3 августа Скобелев выступал по злободневному вопросу о немецком засилье, а Чхеидзе обосновал запрос правительству о бесправии евреев. Таким образом, в Думе были активно задействованы все три главных меньшевистских оратора.